"Юхан Смуул. Ледовая книга (Серия "Школьная библиотека") (путевые заметки)" - читать интересную книгу автора

бурями и своей, как говорят, редко встречающейся где-либо тишиной,
воздействующей на людей прямо-таки физически, - этот мир теперь возник перед
моими глазами уже благодаря не книгам Нансена, Бэрда, Шеклтона и Амундсена,
а тихим рассказам живых людей.
Фурдецкий рассказал о своих полетах над Северным Ледовитым океаном, о
том, как снабжались исследовательские станции "Северные полюсы". Вспомнил он
и о нашем эстонском летчике Энделе Пусэпе, которого знают и помнят все
полярные летчики. У Фурдецкого лицо ученого, и обороты речи у него научные,
но он умеет так живо описывать самолеты, воздушный океан, штормы, аварии,
хорошие и плохие аэродромы, что видишь их воочию. Может быть, мне удастся
полетать с ним в Антарктике. Второй летчик, Афонин, который, как и
Фурдецкий, едет на Южный полюс впервые, уже с 1935 года полярник. Он был с
вертолетом на "Северном полюсе-4". Как-то, когда мы играли с ним в домино,
он показал на стол:
- Льдина, на которой разместили "Северный полюс-4", была с этот стол. А
когда мы с нее ушли, она была меньше этой кости.
У Афонина едкая усмешка, лицо изборождено морщинами, он приземистый и
крепкий, ни грамма лишнего жира. Он напоминает мне капитана, чья судьба
навела меня на мысль написать поэму "Сын бури". В нашей сравнительно молодой
экспедиции он кажется спокойным, как Будда. Лишь когда он заговаривает о
своих приключениях, его взгляд становится удивленным. Об исчезновении одной
посадочной площадки в Северном Ледовитом океане Афонин рассказывал так:
- Отыскали хорошую льдину, устроили хорошую посадочную площадку. А на
другой день нет площадки - уплыла. Полетел я на вертолете искать ее и нахожу
в шести километрах. На третий день она (несколько крепких слов о площадке)
уже в двенадцати километрах. Последний раз нашел ее в сорока пяти
километрах. И больше уже не находил. Черт ее знает, куда она делась?..
И это "черт ее знает, куда она делась" опять его озадачило - на лице
его выразилось удивление.
Гости ушли. Полночь уже позади, судовые часы показывают 1.00,
таллинское время - четыре часа утра. Значит, праздники уже начались. Я
разбудил Васюкова, который в продолжение нашего долгого сидения спал, словно
у Христа за пазухой, под караулом своего Гриши. Он протер глаза, оглядел
каюту, имевшую весьма разгромленный вид, и спросил:
- Что тут было? Полтавский бой?
Мы поздравили друг друга с праздником, вспомнили о своей родине, от
которой мы уходим все дальше, и о своих близких.
"Корабли революции должны быть чистыми!" - говорит боцман из "Гибели
эскадры". И я принимаюсь убирать каюту.

7 ноября

Ла-Манш

Сегодня на корабле очень торжественно. Пожимаем друг другу руки, желаем
хороших праздников. Общество, собравшееся к завтраку в салоне, одето не
хуже, чем публика на иной премьере. Все время поступают радиограммы. Их
раздает комендант экспедиции Голубенков. Его всегда окружает кольцо
нетерпеливых людей. Хотя я знаю, что мне, вероятно, ничего сегодня не
пришлют, однако держусь поближе к Голубенкову. Тут видишь, что значат хотя