"Валерий Смирнов. Крошка Цахес Бабель" - читать интересную книгу автора

Как обитатель Жмеринки скажу, что это слово в реальной жизни вы не
услышите и нигде не прочтете, за одним-единственным исключением. Слово
"манифарги" ученый секретарь Лена Каракина, чье владение одесским языком
обусловлено наличием старинной книжной продукции, вытащила исключительно из
упомянутой книги К. Паустовского: "- Слушайте, синьор Торричелли, - сказал
он. - Объясните нам, что это за манифарги, или, проще говоря,
штучки...Володя называл "манифаргами" все, что было ему непонятно".
Один мой приятель употребляет слово "племанжо", якобы имеющее отношение
к кулинарии. Но кто, кроме него озвучивает эту собственноручно изготовленною
им словесную конструкцию? Что же до "манифаргов", то прекрасно помню, как в
свое время некоторые деятели, лишь бы доказать свою начитанность, пытались
щегольнуть им, но...
Но старые одесситы, еще не забывшие времена молодости Бабеля,
морщились: что это за неизвестные им "манифарги", если в одесском языке есть
"мансы", "химины куры", "понты" и иные устойчивые выражения. Слово
"манифарги" неведомо и кандидату филологических наук Евгению Степанову,
много лет посвятившему изучению одесского языка и готовящегося защищать
докторскую диссертацию на эту тему. Однако, в отличие от Лены Каракиной, я
не стану утверждать, что настоящий одессит не прикоснется даже кончиком
скомканного носового платка к творению Паустовского, кроме всего прочего,
написавшего и "крыс-"пацюков". Ведь пацюк и есть крыса. Зато ради более
глубокого изучения одесского языка стал почитывать вечно недовольную мной
еврейскую прессу.
Вот написал, к примеру, Болеслав Капулкин в журнале "Мигдаль" статью
"Кашрут для чайников" (в переводе на одесский язык "Ботаника для
парикмахеров"), где автор указал: "выражение "трефная свинья - неверно".
После чего я кончиком носового платка коснулся томика главпурица одесской
литературы Бабеля, ибо в его рассказе "Король" фигурируют именно "трефные
свиньи". Но или кто-то дождется геволта ученого секретаря Литмузея по этому
поводу? Ой, вас прошу! Зато в журнале "Мигдаль" я прочел статью Лены
Каракиной "Начало как продолжение", где она в очередной раз демонстрирует
глубокие знания одесского языка. "Тут только что была городская лоханка,
кошмарный юноша...", - цитирует ученый секретарь Каракина рассказ Ильфа
"Антон Половина-на-Половину" и чуть далее продолжает: "Может быть, скорбь по
утрате старого одесского жаргона, довольно частого гостя на страницах
раннего Ильфа кому-то покажется смешной. И напрасно. Потому что его заменил
другой жаргон, менее сочный, менее красочный, менее выразительный, лишенный
идишистской окраски, и более непристойный".
Таки классная хохма получилась. Скорбящий знаток "одесского жаргона"
Лена Каракина даже не подозревает, что пристойная с ее точки зрения
"городская лоханка" в исполнении Ильфа переводится на русский язык как
"известная в городе обладательница вагины, рта и заднего прохода, в которые
не засовывал свой половой орган только сильно ленивый". В том случае, если
речь идет о представителе сильной половины человечества, вагина остается за
рамками рассматриваемого примера. Но разве современный синоним той
"городской лоханки" - "хуна со стометровки" - лишен пристойной идишистской
окраски? Ни разу! Или лишены этой окраски фразеологизмы одесского языка,
родившиеся уже после смерти Ильфа типа "Поц аид хуже фашиста"? По весьма
таинственной для меня причине мадам Каракин не обвиняет месье Ильфа за
употребление слов типа "шухер". Наивно задавать вопрос: отчего Лена не