"Валерий Смирнов. Крошка Цахес Бабель" - читать интересную книгу автора

множества мифов, из которых впоследствии была соткана мантия Крошки Цахеса
Бабеля.
"Бабель вовсе не писал вариантов", - вспоминала Тамара Иванова, у
которой хранилась рукопись "Заката", "которая была и черновиком, и беловиком
и пошла в набор в таком виде". Даже если допустить, что мадам Иванова явно
по заданию колумбийской разведки чернит светлый облик агента Бабеля, то его
подлинная загадка лежит вовсе не в культурологической плоскости. Бабелю,
этому типичному человеку воздуха, совсем не улыбалась жизнь эмигранта и
ежедневная работа клерком или таксистом, тем более под постоянным дамокловым
мечом внешней разведки собственного ведомства, а потому он вернулся в СССР,
где на фоне основной массы пролетарских писателей, всех этих
бедных-голодных-веселых, выглядел весьма импозантно.
Лихие были времена, не то, что девяностые. Те, кто слегка знаком с не
афишируемыми по сию пору методами труда скромных служащих совдеповского
Молоха, понимают: после того, как Ежов вылетел из кресла главного чекиста
страны, Бабель, постоянно околачивавшийся в его доме, уже не сильно долго
мог оставаться в списках живых. Это ведь не анонимный боец невидимого
фронта, а вдова писателя А. Пирожкова вспоминала, что у Бабеля "был какой-то
профессиональный интерес к этому дому". Бабеля и Ежова расстреляли с
разницей в неделю. Кстати, о птичках: ни один из руководителей самого
силового ведомства СССР, с середины тридцатых вплоть до 1954 года не
завершил свой жизненный без пули в затылке, выпущенной смежниками или
сотрудниками его же ведомства. А некоторые функции известных писателей их
отечества передали журналистам-международникам лишь во второй половине
прошлого века.
Задайтесь элементарным вопросом: отчего при наличии несметного
количества сладкоголосых литературоведов-бабелелюбов, у писателя с мировым
именем Бабеля, в отличие от иных писателей куда меньшего ранга, по сию пору
не находится ни одного биографа совсем не масштаба Иена Флеминга?
Сидней Рейли утверждал, что не раз любимая им мадам Войнич списывала
образ главного героя суперпопулярного в СССР "Овода" именно с него. У Исаака
Бабеля, относившегося к, скажем, мадам Ежовой с совершенно нескрываемой
симпатией, были иные литературные планы, в том числе - завершить роман,
навсегда исчезнувший вместе с прочим легендарным творчеством в застенках
собственного заведения, пропитанных кровью невинных жертв.
Интересно, в годы сталинского беспредела чекисты поймали хоть одного
настоящего шпиона? Лично я ни за какие деньги не поверю, что Бабель был
двойным агентом, пусть даже давно пребывающий в пекле Прокурор мне, в
частности, рассказывал: "Сначала по команде всех репрессировали, потом по
команде всех реабилитировали". "Его жадность к крови, к смерти, к убийствам,
ко всему страшному, его почти садистская страсть к страданиям ограничила его
материал. Он присутствовал при смертных казнях, он наблюдал расстрелы...он
не мог работать на обычном материале, ему нужен особенный, острый, пряный,
смертельный", - писал В. Полонский по поводу этого доброго наивного
человека, который сам стал отработанным материалом ним же строившейся и
восхваляемой системы.
Воспоминания современников, как правило, субъективны, достаточно
вспомнить, что сочинил по поводу Исаака Бабеля и Мишки Япончика та еще
устрица Леонид Утесов, но факты остаются фактами. Бабель прекрасно знал
правила игры, принятые в собственном заведении. Мадам Пирожкова мало того,