"Валерий Смирнов. Крошка Цахес Бабель" - читать интересную книгу автора

современном мире, то в Городе вполне бы мог появиться даже памятник Анне
Ахматовой.
Не так давно "Киевский телеграф" в статье "Мир - это луг", отдав дань
литературному таланту мастера истинно одесского слова, подчеркнул высокую
гражданскую позицию Бабеля: "В своем последнем слове Бабель отверг все
предъявленные ему обвинения и просил только об одном - чтобы ему дали
возможность закончить роман. Наивный, добрый человек... Разве до романов
было заплечных дел мастерам из советской охранки".
Правда, за пару лет до тех событий Бабель признавался, что он скорее бы
умер от скуки, чем написал бы роман. Что касается "заплечных дел мастеров",
которых Бабель именовал "святыми людьми", им действительно было не до
романов. Как и самому наивному и доброму Бабелю, в отличие от Катаева,
работавшего в ЧК чуть ли не с момента ее основания, комиссарствовавшего
среди буденовцев, участвовавшего в карательных экспедициях, продразверстках
и прославлявшего сталинский террор, пока он не коснулся лично этого святого
мастера художественного свиста. А задолго до наступления креповой полосы в
собственной жизни, наглядевшись на одного из клиентов заплечных дел
мастеров, чекист Бабель написал своим неповторимым языком: "Такова идея, ее
нужно провести до конца. Надо же как-нибудь делать революцию".
Ни в чем подобном Катаев замечен не был, он даже ни разу в жизни
элементарно не вышивал с палеными ксивами. Но, как положено законами
сказочного жанра, кое-какие поступки Крошки Цахеса Бабеля стали приписывать
именно Катаеву. Не пора ли уже прекратить тиражировать легенды о невинной
жертве сталинского режима, служившего ему верой и неправдой? Ведь ни
одесситов, ни чекистов бывших не бывает. Единственное, что таки да гениально
удавалось аферисту Бабелю, так это варить башмалу втихую, устраивать себе
царский шармак в длительных, с понтом творческих, командировках и разводить
на жирные бабки вовсе не лохов, сидевших при кино-литературных кассах.
Те честные фраера велись на его рассказы, хотя хорошо знали истинную
цену слова Бабеля, потому что им самим ну очень хотелось пойти навстречу
писателю, запросто открывающего ногой многие двери, в том числе - спальни в
доме самого наркома Ежова. И даже если Бабель заявлялся в какую-либо
редакцию для получения очередного аванса за очередной еще ненаписанный
рассказ, редактор понимал: куда дешевле для здоровья снова дать денег
известному своей близостью к народу писателю, нежели поступить с ним, как
положено в таких случаях. А уж как варилась башмала на сценарных заявках, в
наши дни о таком можно только мечтать.
"Наивный и добрый" Бабель, верно служивший сталинскому режиму,
прекрасно знал чего хорошего можно ждать от жизни и подельников с кубарями в
петлицах, потому заблаговременно переправил мать и сестру в Швейцарию, а
первую жену с ребенком во Францию. Сам же Бабель не захотел стать
невозвращенцем сразу по нескольким причинам. Далеко не главная: кем бы был
Бабель со своим Беней и "Конармией" на фоне обильно эмигрировавших
буниных-мережковских? Кто бы дал ему там очередной шикарный аванс за
очередной еще ненаписанный рассказ? Ведь не зря Исаак Вавилонский сочинил
локша за то, как он чуть ли не по сто раз переписывает один и тот же
рассказ, и никакая нездешняя сила не заставит его отдать этот рассказ
редакции, пока он не будет завершен окончательно и бесповоротно. "...писал
ли он сначала начерно или, может, сразу шпарил набело, в чем, черт возьми,
загадка Бабеля?" - эти строки одессита С. Кирсанова разрушают один из