"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

невозможно. Но в этих лохмотьях у меня зашито удостоверение личности
подполковника Красной Армии. Я не могу с ним расстаться, держу в руках
старый немецкий мундир и не знаю, что делать. Ведь я хранил это
удостоверение два года! Раз в каком-то лагере военнопленных я лишился его,
но потом один из товарищей мне принес.
Что же делать теперь?
Я стою в нерешительности у скамейки. Раздвинув нагих товарищей, ко мне
подходит полосатый заключенный, наверное, работник бани и решительно
выхватывает мои лохмотья. Ну вот, последнее, что еще связывало меня с
прежней жизнью, тоже потеряно...
Пока мы проходим санобработку, охранников не видать, говорят, они ушли
заправляться "горючим". Всем распоряжается заключенный с черным знаком на
груди. Что означает черный цвет на полосатой куртке, мы не знаем, но
распоряжается этот человек уверенно и не очень вежливо. Хочешь не хочешь, а
приходится потарапливаться.
Распорядитель, сбросив куртку, ловко орудует машинкой для стрижки. Раз
- и половина головы голая, два - и вторая половина готова. А посредине
остается гребешок. Какое уродство! Говорят, что это "мода" Бухенвальда.
В комнату, где происходит стрижка, входит высокого роста, совершенно
седой человек, с живыми очень молодыми глазами. На его куртке кусочек
красной материи. Ого! Красный цвет-это не черный, это - уже нечто понятное.
Я слышу, как он спрашивает одного из наших по-русски:
- Кто это там, справа, совсем старик?
"Старик" - это, значит, про меня. Среди прибывших я самый старший.
Отекшее, давно небритое лицо делало меня совсем стариком.
Молодой морячок, с которым мы вместе путешествовали по тюрьмам,
вполголоса отвечает:
- Это наш подполковник, Иван Иванович.
Седой подошел ко мне, посмотрел изучающе:
- Ты, Иван, большевик?
Я нигде не скрывал этого, говорю:
- Да, большевик.
Лицо человека расплылось в широкой улыбке. Он вскинул руки, будто
собирался меня обнять, но сдержался и только похлопал по плечу.
- Gut, gut, Иван, хорошо, хорошо! Будем знакомы. Я - Ганс. Тоже
большевик. Инженер. Работал у вас на строительстве Днепрогэса. Ну, ну,
держись, мы еще увидимся!

И он ушел. А мне даже не пришлось обдумать что значат его последние
слова. В раздевальне появились два эсэсовца с явными признаками, что
"заправка" прошла удачно. И тут началось! Раздосадованные, что мы еще
копаемся со своими лохмотьями, они набросились на нас с проклятьями.
Пинками, зуботычинами, ударами в спину погнали к открытой двери.
В соседнем помещении большой бассейн, наполненный маслянистой вонючей
жидкостью. Приказывают выкупаться в этой гадости. Волна тошноты поднимается
во мне. Стою на краю и не могу сделать шага. А рядом с бассейном, на
цементном полу, корчится в луже крови обнаженное тело. Совсем молоденький
еврей из нашей партии, тихий, сдержанный.
Что они с ним сделали?
За что убили?