"Леонид Смирнов. Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу " - читать интересную книгу автора

обвалившиеся куски штукатурки, почерневшие от копоти колонны, ржавая крыша,
донельзя запущенный сад. И при этом было в нем нечто романтическое: увитая
ядовитым плющом боковая стена, позеленевшие от времени мортиры у парадного
входа, заменявшие традиционных гранитных львов, балюстрада вдоль затянутого
ряской пруда, ажурная беседка в зарослях сирени.
Старика на потрескавшихся ступенях парадной лестницы встретил старый
слуга в потертой кожаной тужурке - седой пух на голове будто пылью
присыпан. Наверняка служили вместе. Этакий пожизненный денщик, не раз
спасавший своего любимого барина и сам не раз им спасенный.
- Вашродие! Разрешите доложить?
- Валяй.
- Пришло письмо от губернатора.
- Чего он хочет?
- Прощения просит. - В голосе слуги не звучало ни нотки удивления. (А
у меня глаза на лоб полезли.) - Так и пишет: "Милостивый государь! Прошу
прощения за назойливость, однако дело не терпит отлагательства..." - начал
было он цитировать по памяти. И тут только разглядел, в каком виде
пребывает его хозяин. - Батюшки-светы! Алексей Петрович! - всплеснул
руками. - Где же вас угораздило?!
- На Малой Блинной, - буркнул тот.
- Опять с хулиганами дрались... Ну сущий мальчишка! Вот и ваш покойный
батюшка... Как сейчас помню...
- У нас гость! Не видишь? - прервал хозяин его кудахтанье. - Принеси
смену белья в кабинет и нагрей воды...
- Слушаюсь, вашродие! - Слуга с удивительной прытью понесся исполнять
приказ.
- Стареет Кузьмин... - Хозяин печально вздохнул. - Ну, милости прошу в
мои хоромы... - Губы его тронула улыбка, легкая - легче ангельского
дыхания.
Стариковские хоромы были "логовом льва зимой". Здесь царило ни с чем
не сравнимое истинно аристократическое запустение. Правда, в нескольких
комнатах его сменял строгий армейский порядок. Как видно, хозяин был един в
двух лицах: израненный отставник, прошедший и огонь и воду, и опальная
персона ультраголубых кровей.
Он провел меня сквозь анфиладу обитаемых и заброшенных комнат в свой
кабинет, усадил в старинное, все еще мягкое, хотя и сильно вытертое кресло,
сам уселся напротив и принялся сооружать огромную цигарку. Насыпал на
обрывок газетного листа горсть отборного ямайского табака, испускавшего
недурственный - даже для меня, некурящего, - аромат, потом начал как-то
особенно его сворачивать. Я молчал, ожидая, что будет дальше.
В кабинете был пяток застекленных шкафов с книгами, обтянутый кожей
диванчик и письменный стол из мореного дуба. На столе царствовали
письменный прибор из яшмы с бронзой (тигр, валящий лося) и бронзовая лампа,
инкрустированная пластинами слоновой кости, - наверняка с Востока. Ее
зеленый абажур из синского шелка, как видно, пережил на своем веку не одну
бурю и был заштопан в дюжине мест.
На стенах висели золотое георгиевское оружие, пробитая пулей кираса и
шлем с серебряным орлом вместо плюмажа, два перекрещенных маузера с
синскими иероглифами на рукоятках и множество пожелтевших фотографий в
рамках. Группы офицеров - на фоне орудий, крепостных стен, развернутых