"Олег Павлович Смирнов. Барханы " - читать интересную книгу автора

заклубилась, на все про все четверть часа - поисковые группы будут
находиться в указанных им местах и выполнять задачи.
Я поставил ботинок на подножку, плюхнулся на сиденье, в отражательном
зеркале увидел: сзади - Стернин с рацией, Шаповаленко, Рязанцев, Владимиров
с Сильвой, собачья морда, внюхиваясь, тыкалась в спинку шоферского сиденья.
- Вперед! - сказал я, и "газик" рванул с места.
Справа промелькнул склад, слева баня и офицерский дом - ставни на
кухонном окне были открыты, Кира поднялась-таки, затевает стряпню, не
рановато ли? "Газик" обогнул вышку у заставы, другую - у ворот в проволочном
заборе, покатил по грунтовке.
- Разрешите засмолить, товарищ капитан? - сказал Шаповаленко.
- Курите, - сказал я и вытащил сигарету, чиркнул спичкой, в сложенных
горстью ладонях пыхнул первой затяжкой. Очень хорошо натощак, не так
полезно, как поубавит аппетиту, не до завтраков, а под ложечкой посасывает.
Я поднес сигаретку ко рту, задержал руку - на рукаве длинная каштановая
волосинка, из дочкиной косы, лезет косичка, дочкины волосы везде в квартире.
Я снял волос, подумал: "Кира поднялась, Аленка с Генкой посапывают в
подушки, спите покрепче, ребятки".
Водитель снял дверцы, и в машине было попрохладнее, но, когда она
сбавляла скорость, хвост пыли нагонял нас, окутывал, так и подмывало
чихнуть. Ветер немного поутих, дул в лоб. Солнце лезло по небосклону,
ослепительное и злое. Я надел солнечные очки, и пограничники надели, у
Стернина защитные очки с овальными изогнутыми стеклами в массивной оправе,
фасонистые, итальянские. Я молчал, и пограничники молчали.
Свернули с грунтовки, поехали по шору{1} - соль посверкивала, а потом
по такыру{2} - его поверхность в трещинах, потом по пескам, проваливаясь
колесами в норы тушканов, сусликов, песчанок. Там и сям белели заячьи,
бараньи и лошадиные кости. По соседству с солнцем парил орел-ягнятник.
Мышковала лиса, услыхав мотор, отбежала за колючки барбариса, проводила нас
поворотом узкой хитрой мордочки. Барханный кот выскочил из-под колеса, дал
деру.
- От это рвет подошвы! - сказал шофер, и ему никто не отозвался.
Я выбросил окурок, снова вытащил из кармана пачку "Шипки". Меж теми
двумя и машиной - серо-желтая пустыня, и меж машиной и заставой -
серо-желтая пустыня. Кира умылась, зажигает газовую плиту, ставит на
конфорки кастрюли, ребятки пускают пузыри на подушках. А скоро все мы
очутимся во славном городочке Гагре, где под горами плещет синее море, море
до самой Болгарии, до самой Турции, и мы сутками не будем вылезать из него.
Вот задержу тех двоих - и в отпуск. Прочь от жары, от москитов, от
недосыпа - и слава Гагре! Тамошние певички с большим чувством мурлычут: "О
море в Гагре! О пальмы в Гагре!" Певичек к дьяволу, морю - ура!
Ребятки потому и не поехали в Фирюзу, в пионерлагерь, жарятся на
заставе, ждут моря. Дождутся, если не будет обстановки, граница есть
граница, и тогда отпуску прости-прощай. Не осложнится - понежимся в Гагре,
как нежатся сейчас в Кисловодске Игорь Платонович с супружницей. Третьего
дня прислал весточку: принимаем нарзанные ванны, ездим по экскурсиям, вчера
были у знаменитой горы Кольцо, тропинка продевается сквозь это Кольцо, как
нитка сквозь ушко иголки. Зам по боевой, завзятый огневик, а тут в лирику
ударился, курортные прелести довели.
Во рту была табачная горечь, и она будто разносилась кровью к голове и