"Олег Павлович Смирнов. Эшелон (Дилогия, #1) " - читать интересную книгу автора

сердце как-то не верит: неужто позади четыре года боев, крови, смертей?
Вот-вот добьем фашистского зверя в его логове, в Берлине, - и войне конец.
Всей войне конец! За победу плачено немало, но Родина спасена, но
освобождена Европа! Мы спасли, мы освободили. Мы - это я и такие, как я.
Народ. Да, о народе надо говорить, а не о себе. Но я ведь - тоже народ?
Хотя народ в моем представлении - нечто огромное, могучее, непобедимое и
прекрасное, я же всего-навсего отдельно взятый человек со своими
слабостями и недостатками...
И вот я - отдельно взятый человек - остался жив! После такой-то войны!
Как говорит ротный старшина, обалдеть можно.
И я не то что обалдел, но голова кружится - это точно. Кружится от
желания жить и любить. Да, и любить, черт подери! Мне же всего двадцать
четвертый...
В эти-то апрельские денечки я и повстречал Эрну. Иногда кажется: от
меня нынешнего, распираемого радостью, будто некое излучение, будто я
испускаю некий постоянный и яркий лучик.
Эрна увидела луч, пошла на него, и я увидел ее. Мы увидели друг друга -
так замкнулось кольцо...
Эрну с матерью оставили в этом доме по личному распоряжению командира
полка - в порядке исключения, как объяснил мне ротный. А чего объяснять? Я
понимал: цивильным немцам и нашим воякам жить вместе не положено, местным
выделили домов двадцать - на всех, братья-славяне заняли остальные, но
мать Эрны больна, что-то с ногами, почти не встает. Не перетаскивать же
ее? Пусть лежит в соседней комнате, никому не мешает. Кроме меня. И то я
уже отчасти свыкся с ней.
Обычно гражданские немцы - это были дети, женщины, старики (другие
мужчины, помоложе, мне ни разу не попадались) - эвакуировались заранее, до
боев, а когда наши наступающие части нагоняли их где-то западнее, они
возвращались на свои места. Измученные, вышибленные из привычных житейских
условий, напуганные и чаще равнодушно-покорные, они плелись, таща скарб на
санках зимой, на колясках весной. Эти толпы встречались с толпами
освобожденных иностранцев, и нередко те пытались сводить счеты, и немцы
просили защиты у советских солдат, и нам приходилось урезонивать пылких
французов или обидчивых поляков. А по правде, не очень хотелось защищать
немцев.
С какой стати оберегать от справедливого гнева?
Зима здесь была мягкая, сырая, туманная, как выразился ротный -
гриппозно-тифозная. Тиф, понятно, ни при чем, насморк же схватить либо
ангину вполне можно было бы. Однако удивительно: на войне я - с моей
носоглоткой - совершенно не болел.
Что же касается весны в Восточной Пруссии - иной разговор.
Она не по-немецки бурная, щедрая на солнце, тепло, зелень, и воздух
пропах медом и хмелем, и голова покруживалась, будто хватил чего-то
крепкого. В мае уже можно было загореть вовсю, будь свободное время. Но
его, как на грех, не было: то, что на войне удавалось далеко не всегда,
теперь завертело нас, закружило, наслаиваясь, - занятия по боевой и
политической подготовке, в классах и в поле, партийные, комсомольские,
солдатские, офицерские собрания, совещания, слеты, семинары. Вдобавок -
баня, стирка, обшивка, утренняя и вечерняя поверка, караульная служба,
полковые и дивизионные смотры. Вдобавок - ночные тревоги, когда взвод