"Слуцкий. Элементарная педагогика, или Как управлять поведением человека " - читать интересную книгу автора

Согласитесь, с педагогической точки зрения история в высшей степени
замечательная и, как сказал бы Макаренко, доказывающая "великое могущество
педагогики". Действительно, как легко сделать из прекрасного интеллигентного
мальчика "шалуна", то бишь просто вора.
И вот еще что интересно. Е. А. Баратынский несомненно внес большой
вклад в русскую поэзию. Его стихи, однако, это по содержанию типичная
"поэзия отчаяния", стихи мрачные, пессимистические. В чем причина этого? Не
уходит ли она корнями в детство поэта?
История вторая. В одной из книг известный английский писатель Дж.
Даррелл рассказывает о некой своей приятельнице, аргентинке, очаровательной
женщине по имени Бебита. Бебита отличалась замечательной способностью: она
всех людей считала хорошими, добрыми, золотыми. А надо сказать, что в
Аргентине все шоферы - бандиты бандитами. По рожам видно. А Бебита говорит:
это прекрасные люди! Даррелл с ней спорит, он ни за что не согласен такое
признать. Но вот Бебита садится в автомобиль, заводит разговор с шофером, и
шофер меняется прямо на глазах. Он вежлив, он благообразен, он помогает
донести вещи (бесплатно), он действительно прекрасный человек! Но при этом
Даррелл совершенно точно знает, что этот же самый шофер, не будь Бебиты, вел
себя по-другому.
Кто прав, Бебита или Даррелл?
Воздержимся пока от комментариев и перейдем к третьей нашей истории.
История третья. Этот отрывок я взял из "Педагогиче кой поэмы" А. С.
Макаренко.

Недели через две я позвал Семена и сказал просто
- Вот доверенность. Получишь в финотделе пятьсот рублей.
Семен открыл рот и глаза, побледнел и посерел, н ловко сказал:
- Пятьсот рублей? И что?
- И больше ничего, - ответил я, заглядывая в ящик стола, -
привезешь их мне.
- Ехать верхом?
- Верхом, конечно. Вот револьвер на всякий случай. Я передал
Семену тот самый револьвер, который, осенью вытащил из-за пояса Митягина, с
теми же тремя патронами. Карабанов машинально взял револьвер в руки, дико
посмотрел на него, быстрым движением сунул карман и, ничего больше не
сказав, вышел из комнаты. Через десять минут я услышал треск подков по
мостовой мимо моего окна карьером пролетел всадник.
Перед вечером Семен вошел в кабинет, подпоясанный, в коротком
полушубке кузнеца, стройный и тонкий, сумрачный. Он молча выложил на стол
пачку кредиток, револьвер.
Я взял пачку в руки и спросил самым безразличны и невыразительным
голосом, на какой только был способен:
- Ты считал?
- Считал.
Я небрежно бросил пачку в ящик.
- Спасибо, что потрудился. Иди обедать.
Карабинов для чего-то передвинул слева направо на полушубке,
метнулся по комнате, но сказал тихо:
- Добре. И вышел.
Прошло две недели. Семен, встречаясь со мной, здоровался несколько