"Ольга Славникова. Вальс с чудовищем " - читать интересную книгу автора

осьминогообразный шеф, дополненный за монументальным столом множеством
телефонов с витыми перепутанными шнурами, свободно оперировал, по налу и
безналу, гораздо более серьезными числами, обладавшими к тому же свойствами
реквизита эстрадного фокусника. Вика, пожалуй, подсознательно верила, что
мрачный артист в нахохленной, как курица, чалме, усыпляющий предметы коварно
наброшенным платком, производит научный опыт, - но Антонов не манипулировал
платками и не выпускал из расписного короба молотящей воздух стаи голубей.
Для глупенькой Вики, каждый раз встававшей в тупик, если латинская буква в
уравнении означала не то, что в прошлый раз, ничего не могло свершиться
чудесного в голых, как сараи, помещениях факультета, в аудиториях с ужасными
черными досками - разделочными, кухонными досками науки со следами грязной
тряпки и мелким мусором недостертых уроков: ошметками пищи, спущенной
вариться в ленивые умы. Если бы кто сказал здравомыслящей Вике, что
математика - не выпендреж иностранного алфавита, где все эти abed вечно
сидят на каких-то непонятных трубах, а приключение интеллекта и философский
предмет, она бы только покрутила пальцем у тонкокожего виска.

V

Самым мучительным воспоминанием Антонова был первый, какой он принимал
у Вики, простенький зачет. Зимняя сессия начиналась при минус двадцати пяти,
безжизненный снег крахмально поскрипывал под туповатыми и словно очень
маленькими, детскими ногами торопливых прохожих, трамвайные рельсы уходили,
будто плавная лыжня в зачарованный лес, в туманную мглу завешенного белыми
деревьями проспекта, - и ненавидимые Антоновым первокурсники, в валенках и
толстых свитерах, неуклюже и беззвучно оскальзывались на сером полированном
камне университетского вестибюля. Накануне ночью Антонов не спал; стоило
задремать, как ему невнятно слышалось, будто кто-то, мелко топоча, бегает
наверху, без конца таскает там упирающуюся многоугольную мебель. Никогда, ни
перед одним из доброй полусотни сданных за жизнь экзаменов, Антонов не
волновался, как теперь: ему мерещилось, будто он и сам все перезабыл - при
попытке думать о простеньких, машинально известных ему темах завтрашних
билетов впадал в неуверенность, какую вдруг испытывает человек, когда у него
переспрашивают номер квартиры старого-престарого знакомого или собственный
его домашний телефон.
Чувство, будто над головою происходит некое движение, небесная
перестановка долго и крепко стоявших на месте вещей, не исчезло и тогда,
когда Антонов умостился за низеньким столом, возле покрытого ледяными
перьями окна. Перед ним легли совершенно чистенькие, деревянные от новизны
зачетки первых пяти добровольцев - как пить дать будущих отличников, красы и
гордости курса, всегда сидевших, вслед за пустующим первым, во втором ряду
аудитории и знакомых Антонову буквально наизусть. Эти пятеро - среди них
одна свирепая низколобая личность с прыщами как помидорные семечки и одна
совершенно фарфоровая девушка с ошибочными движениями всегда дрожавших рук -
ответили бойко и довольно понятно; за ними потянулись другие - долго,
муторно готовились, мусолили три листка казенной бумаги и, отлично видные
Антонову, вытягивали из каких-то потайных карманов длиннющие шпаргалки. Вика
все не шла; уже билеты перед Антоновым лежали не широким веером, а жидкими
отдельными полосками, уже он продрог от окна, где стекла, превращенные
ледяными узорными рамами из прямоугольников в портретные овалы, были