"Святослав Славчев. Крепость бессмертных" - читать интересную книгу автора

посвятил всю свою пламенную жизнь. Представляю ее лицо - удивленное, с
поднятыми на миг бровями. Но только на миг, на мгновенье. Вот она сложила
некролог и положила в свою сумочку. Потом спустя несколько минут черкнула на
его обратной стороне какой-нибудь номер телефона. Была у нее такая
привычка - писать телефонные номера на любых бумажках, попадавшихся под
руку. Сестра Дороти, может быть, всплакнула слегка от обычного женского
сострадания, только и всего. Единственный, кто станет тосковать по мне, -
добродушный, порою вспыльчивый Ганс, а потом и Ганс меня позабудет,
поглощенный работой и треволнениями жизни. От меня ничего не осталось,
ничего, кроме нескольких расписок за несданные вещи. Да еще два-три
незаконченных письма. Под именем моим подведена черта, и счет закрыт. Там, в
будущим...
Ну а здесь?
Здесь, в прошлом, катится лето года 1524 по рождеству Христову. Мне и
не снилось прежде, что был в Европе город Вертхайм, а он, оказывается,
существовал, ибо я живу теперь в нем. Дни проходят, утром и вечером звонят
колокола святой Анны, и все живое, все в звуках и красках, как эта площадь
перед построенным несколько веков тому назад собором, мощенная серым,
истертым сонмом пешеходов камнем. Вокруг площади расположились строго
определенные своим местом в житейской иерархий города ратхауз, епископство,
постоялый двор "Три золотых оленя", таверна минхера Рогевена, верхний этаж
которой занимает фрау Эльза под свое презираемое, но небесполезное
заведение, дом бургомистра и прочие строения сильных мира сего.
От площади разбегаются кривые улочки и закоулки, они протискиваются
между замшелыми кирпичными стенами и окошками с толстыми коваными стадиями,
зарешеченными изнутри. Я каждодневно брожу по этим улочкам, слушаю, как
Тине, местный бондарь, бьет деревянным молотом по своим бочкам, как напротив
пискляво ругаются две женщины, - в общем, я слышу и вижу все. Я
раскланиваюсь со знакомыми, вежливо интересующимися моим здоровьем, а я, в
свою очередь, любезничаю с ними. Никогда я еще не ощущал себя таким живым,
как теперь. А я умер, только об этом не знает никто. Для достопочтенных
бюргеров Вертхайма я чужеземец, доктор теологии и риторики, с непонятным, но
звучным именем. Да, я откуда-то прибыл, да, я путешествую по Европе, притом
не просто путешествую, а с грамотой самого государя императора. Вероятно, в
их глазах я выгляжу невесть как таинственно, но, с другой стороны, доктор
теологии, притом богатый, просто не может не быть кладезем премудростей и
тайн. А если бы они знали...
Что, собственно, могут они знать? Что я из будущего? Заяви я такое - и
меня тут же упрячут в первый попавшийся монастырь, сочтут за сумасшедшего.
Фантомные боли... Видимо, когда-нибудь я свыкнусь с ними. Труднее
свыкнуться с мыслью, что я обманулся. Мне казалось, стоит попасть в прошлое,
и я смогу поступать как заблагорассудится. Ничего подобного. Я сатана,
дьявол, лукавый и, хочу я того или нет, должен играх свою роль. Иногда она
меня забавляет, но больше раздражает. Не только потому, что я обманулся в
иллюзиях безграничной свободы, но и потому, что постоянно приходится
считаться с кем-то и с чем-то - даже больше, чем когда я скитался по
оазисам. Парадоксально, но я даже не свободен в своих поступках, и, конечно,
ему, то есть мне, от этого ох как невесело.
Снаружи доносится шум. Я приподнимаюсь с обтянутого кожей стула у
камина, отодвигаю занавеску на узком окне. Внизу шагает отряд