"Алексей Слаповский. Висельник" - читать интересную книгу автора

наведался к бывшему мужу и строго, словами и действиями, спросил, не решил
ли он запоздало отомстить? Он, утирая кровь из-под носа, клялся, что и
думать про нее забыл, давно уж себе новую завел - и в доказательство
сдергивал одеяло с этой новой, показывая ее. Что ж, новая была хороша, но
любоваться на нее в ту ночь я не имел охоты, отметив только в сердце своем,
что она есть и никуда от меня не уйдет, если пожелаю; это самое мое сердце
начало догадываться, что случилось. А случилось простое дело: любимая моя
филологиня, тонкая умом и талией, ушла - к человеку по кличке Фазан,
имеющему в кармане много миллионов, а в голове восемь классов образования и
бандитскую смекалку, в душе ж - бесстрашие почти звериное. Я бы не
испугался, но любовь дело святое, а она, явившись на пятый день (причем
благородно, без сопровождения и охраны - хотя у подъезда в машине кто-то
сидел), сказала, что именно любит его, причем вне зависимости от миллионов,
а любит как человека - человека по-своему глубоко несчастного, задушевного.
Недолго длилось их блаженство - через месяц несчастного задушевного
Фазана пришиб до смерти другой, тоже, возможно, несчастный и задушевный,
неведомый мне избранник. Филологиня моя, походив немного в трауре из черной
замшевой куртки, черной мини-юбки и черных замшевых сапог, нашла, наконец,
настоящий идеал: психиатра-нарколога, известного всей стране и за рубежом.
Тем самым она оторвалась от бывших своих кругов общения. Но со мной
почему-то пожелала продолжить дружбу. Поздним вечером, одеваясь, она
печально, как встарь, сказала, что все-таки лучше мужика она не знала. Я
выпил коньяку из горлышка - случай редкий - и дал ей по одухотворенной
филологической морде. Не пощечину дал - чай не баре, из простых вышли, - а
кулаком, основательно. Вот она-то мне руки и целовала, а я вырывал, потому
что коньяк, выпитый натощак, вдруг попросился опять на волю - тоже редкий
для меня случай - и мне срочно требовалось в туалет.
Пока я блевал, она за дверью говорила, что хотя любит своего
психиатра, но никак не может забыть меня. Я тебя тоже помню, любимая,
отвечал я, рыгая, но видеть больше не хочу. Жаль, сказала она, ушла и
больше не появлялась.
Итак, я в этой жизни любил двух женщин - и обе мне изменили. Зачем
мне, спрашивается, третий раз входить в одну и ту же воду?
Чтобы убить ЕЁ.
И тут не месть ей за других, это было бы слишком дешево. Тут сложнее.
Настолько сложнее, что я и объяснить не смогу. Впрочем, я, кажется, уже
сказал: мне нужно убить ее, иначе я убью себя. А я жить хочу. Умом, по
крайней мере. Потому что ум мой физико-математический совершенно точно
знает, что жизнь прекрасна и удивительна, хотя душа моя этому верить никак
не хочет. Об этом я толковал психиатру, мужу моей филологини (не пропадать
же даром знакомству), который консультировал меня бесплатно, при этом,
роняя честь своей профессии, сильно потел и волновался, вместо того чтобы
повелительно пронзать меня насквозь жгучим психиатрическим, все на свете
ведающим взглядом. Психиатр мямлил, что причиной моей депрессии является
ряд стрессов, да то, да се. Вы что, спросил я его, всерьез думаете, что
уход к вам моей жены для меня непереносимый стресс?
Психиатр, взмокнув окончательно, согласился, что могут быть причины и
более тонкие, кои не объяснишь житейскими обстоятельствами. Может, в
организме просто нарушен химический баланс, сказал он. Может, вы имеете
склонность к алкоголизму, но сдерживаете себя, вот вам и депрессия. Я