"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

- Не ходи, говорят.
- Заказано, что ли?
- А зачем тебе на чужой двор? Слава богу, свой есть.
- Так тетка Мотря просили.
- Им надо - пускай сами идут. А другим нечего. Люди нехорошее про нее
говорят.
- Да тебе-то что?
- А ничего! Не хочу, чтобы и про наш двор разное говорили.
- Подумаешь, не ваши ворота дегтем мазать будут.
- Ой, смотри, напишет кто-нибудь про тебя солдату.
"Глупая девка", - подумал Тимош, но к Любе не пошел. Так, побродил по
улице взад-вперед, попался на глаза тетке Мотре, вернулся в хату.
На новой неделе Люба сама его позвала, начинался третий укос, трава в
тот год выпала на диво. Двор наполнился пряным дурманным запахом заливных
лугов, низины. Люба оживилась, работала легко, весело, только платочек то и
дело поправляла, чтобы солнце не палило щеки:
- Люблю, чтобы лицо было белое.
Обращалась она с Тимошем проще, по-семейному, как с меньшим братом, но
все так же хозяйственно, без лишних разговоров.
Утром тетка Мотря собралась в город и Наталке приказала поторопиться.
Девчонка сперва было заартачилась: - Не хочу, да не поеду, - никогда с ней
такого не было, хлебом не корми, дай только в город "смотаться". А тут, как
овечка на привязи. Однако упрямиться долго не пришлось - речь шла о новых
чеботах. Покрутила, покрутила, делать нечего, не поедешь - не купишь новых
чеботков. А между тем из города соблазнительные вести приходили, что за
полпуда муки можно чеботы на высоких каблуках выменять. Размол и тот из рук
хватают, не говоря уже об отсевной.
Одним словом, в городе всякому человеку с чувалом большой простор.
- Ну, хорошо, - согласилась, подумав, Наталка, - только вы, мама,
прикажите ему, чтобы со двора никуда не смел ходить. Пусть хоть двор
сторожит, раз заявился.
Уехали они в город на чужом возе, спасибо, хозяин пустил. На прощанье
тетка Мотря наказала Любе:
- Ты его до вечера прокорми. А я тебя не забуду.
Так они все и говорили о Тимоше в третьем лице: ему, его, он. И трудно
было понять, что в этом сказывалось - особая забота, или особая
снисходительность.
После полдника Люба спросила:
- Ты где ляжешь?
- Та тут, под грушей.
- Тогда я в хате, - и усмехнулась, - только гляди, чтоб до соседских
девчат не бегал. Мне из окна все видать.
Тимош ничего не ответил, непривычная усталость, непреодолимая - бывало
и до вечера так не уставал - навалилась на него, ни о чем не хотелось
говорить, не хотелось смотреть на эту женщину. Внезапно все прошлое
всколыхнулось, юношеские встречи, юношеская любовь. Что-то насторожилось в
нем ревниво и отчужденно.
Его утомляла необычная словоохотливость молодухи, беспокойная
проворность, лихорадочная порывистая подвижность, суетливость молодого тела.
А Люба не замечала и не понимала, что с ним творится. Он все еще оставался