"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

Тимошу почему-то и в голову не пришло перебыть у товарищей до
следующего дня. Напротив, он всеми силами стремился домой, во что бы то ни
стало домой, только бы добраться до постели. Он и плелся так, подавшись
вперед, словно нащупывая ручку двери.
И вдруг - глаза Прасковьи Даниловны. Она осторожно, чтобы не
потревожить старика, приоткрывает дверь. Сейчас надо что-то сказать, но он
не может шевельнуть языком, не может поднять головы, суетливо, неуверенными
движениями ловит ее руку - целовать, скорее целовать ее руку, добрую,
хорошую!
Если бы она его прогнала, захлопнула перед ним дверь, хотя бы взглянула
с укором, с презрением!
Но она смотрит снисходительно и кротко; она прощает и надеется, что
водка смоет горе, все забудется, минется, и ее младшенький станет таким, как
все. Она поглядывала на него, как смотрят на беспомощного младенца после
купели, жалостливо и озабоченно - скорее в теплое одеяльце после жестокого и
студеного крещенья - крещенья водкой!
Это снисхождение, эта затаенная надежда на то, что теперь все пройдет,
все образуется, было самым страшным, самым унизительным из всего, что
произошло с Тимошем в минувший день.
Голова с трудом умостилась на подушке. Угловатое плечико, трусливый
Растяжной, проклятый Фомич - все перепуталось. С первыми лучами, с первыми
обостряющимися от света углами, все стало еще жестче, неумолимей. Он думал о
себе, видел себя, как никогда, явственно и неприкрыто.
Вчера еще его тревожили неподатливость и косность окружающего,
непонятное ожесточенное сопротивление добру, вчера он думал о том, как быть
с людьми, как работать, свысока поглядывая на отсталых, а сейчас вдруг
увидел самого отсталого - себя.
Да, он невежествен, груб, неграмотен! Много еще предстоит побороть,
прежде чем он посмеет взглянуть в глаза людям, потребовать от других,
повести за собой! Незаметно стал думать об отце. Как мало знает о нем,
вернее, не знает ничего. Как жил он? Что думал, кого любил? И раньше часто
вспоминал Тимош об отце, но вспоминал по-ребячески - то спросит о станке, на
котором работал батько, стремился проникнуть в цех, взглянуть на станок; то
перероет скрыню, чтобы нащупать его пиджак, то силится представить себе его
на баррикадах. Закроет, зажмурит глаза, стараясь вызвать дорогой образ, и
очень досадовал, когда не удавалось нарисовать его с саблей или ружьем в
руках - вот все получится до малейших деталей, а ружье не появляется, чуть
дело коснется ружья, все вдруг разрушится, развеется, и Тимош еще пуще
зажмуривает глаза.
Но теперь волновало иное, то, о чем не могли поведать ни Прасковья
Даниловна, ни Ткач: духовный мир отца, его чувства и думы, все, что унес он
навсегда и что, собственно, и составляет человека.
...На заводе что-то назревало, готовилось, Тимош это угадывал. Женька,
позабыв, что его презирают и ненавидят, щеголял и хвастал новеньким
галстуком "бабочкой" - они с Митькой не боялись уже друг друга.
Никто на заводе - даже старики - не упрекнул Тимоша за гулянку в
обществе Растяжного и Женьки, никто даже не подивился тому, что оказались
они в одном кругу. А Сашко Незавибатько, предостерегавший товарищей насчет
Растяжного и Женьки, только ухмылялся и крутил головой.
- Ну, ну!