"Константин Ситников. Санитар морга" - читать интересную книгу автора

закон, предписанный человеку Богом? Что ж, если вас больше не страшит
геенна огненная, дерзайте! Вот я стою перед вами - берите меня: я отдаю
себя в добровольную жертву вам. Но вы должны выполнить одно мое условие:
вы убьете меня не сразу, но - по частям. И молитесь, чтобы Бог не узрел
вашего беззакония!"
Так сказал я, ибо опасался, что если убьют они и съедят меня сразу,
то некому будет присматривать за ними и сотворят они что-нибудь еще более
ужасное. Паче всего боялся я, что самые молодые и нестойкие из братьев
отрекутся по своей слабости от Господа и из муки временной будут ввергнуты
в муку вечную. Поэтому велел я, чтобы они не убивали меня сразу, но
отрезали каждый день по небольшому кусочку. И тогда туго стянули они мне
разодранными одеждами левую руку возле самого плеча и, поскольку не было
при нас ножа, чтобы отсечь ее, принялись по очереди вгрызаться в мою плоть
зубами, аки звери, и отрывать по куску вместе с жилами и сухожилиями, пока
не обглодали всю руку до самых костей. И даже предателю досталась равная
со всеми доля, ибо что было его преступление перед их собственным? И (о,
горе мне, грешному!) - я сам, я сам вкусил от этой дьяволовой пищи, -
подобно нечестивому царю Эрисихтону [4], - чтобы поддержать свое бренное
тело и не умереть от голода раньше срока. Только мой добрый брат грек
отказался от моего мяса, предпочитая лучше умереть, чем причинить мне
малейший вред. Я и раньше знал его как мужа величайшей мудрости и
учености, а теперь убедился в его вящей стойкости и выдержке. Но ведь и
наш Господь голодал сорок дней в пустыне, противостоя диаволу и его
искушениям.
И так день за днем отрывали они от моего тела по куску и съедали, как
хлеб, и лакали мою кровь вместо вина. И требования их становились все
настойчивее и неотвязнее, и чем больше они поглощали человеческой плоти,
тем больше им хотелось, и они мучили меня своими притязаниями так же
неотступно, как похотливые старцы - праведную Сусанну [5]. И в тот же
вечер обглодали они мою вторую руку, потом левую ногу и правую ногу, потом
вырвали и бросили предателю, как собаке, мой уд вкупе с ятрами, а себе
взяли мочевой пузырь и почки, через день выволокли из моей рассевшейся
утробы сырые, дымящиеся кишки, затем желудок и печень и, наконец, вырвали
из груди самое сердце, теплое и еще трепещущее. Расставшись с сердцем, я
расстался с двумя заблуждениями, что будто бы сердце является седалищем
души и что именно в сердце помещается чувство любви и доброты. Ибо даже
когда осталась от меня одна голова, и тогда я продолжал питать к своим
братьям и чадам ту же любовь, что и прежде, и, как и раньше, старался
блюсти своих овец и увещевать их, ободряя и поддерживая, хотя язык мой
двигался с трудом и, сглатывая, я чувствовал, что слюна, перемешанная с
кровью, истекает из моей глотки на пол. И хуже всех вел себя наш
предатель, который, когда все забывались тяжелым, продолжительным сном
(вызванным не столько естественной в нем потребностью, сколько спертостью
воздуха и смрадом испражнений), незаметно подкрадывался ко мне и,
пользуясь моей беззащитностью и кротостью, жадно присасывался к моим
раскупоренным жилам. Зато и выглядел он гораздо глаже и довольнее других,
хотя притворными охами и жалобами ловко вводил их в заблуждение и даже
выманивал у некоторых особенно сердобольных братьев часть их и без того
скудной доли.
И все же (не могу не признаться в этом), к ужасу моему, стал я