"Ирина Сиротинская. Мой друг Варлам Шаламов " - читать интересную книгу автораубеждения всегда были окрашены страстью в яркие, контрастные тона.
Полутона - не его стихия. И он не просто говорил, думал вслух - он учил, проповедовал, пророчествовал. Был в нем Аввакумов дух непримиримости, нетерпимости. Мне, например, матери троих малых детей и дочери любимых и любящих родителей, он не уставал проповедовать фалангу Фурье, где стариков и детей опекает всецело государство. "Ни у одного поколения нет долга перед другим! - яростно размахивая руками, утверждал он. - Родился ребенок - в детский дом его!" Это не мешало ему с неуклюжей почтительностью принимать у себя моих малышей (я часто ходила в гости с ними), хранить их рисунки, даже писать стихи о них. "Мой знакомый Пикассо..." - это стихи о рисунках моего сына Алеши. "Заключенных гонют!" Во время войны мы эвакуировались из Москвы в Иркутск вместе с авиационным заводом, где работал мой отец. Поселились мы на Болотном участке - так называлась застройка из двухэтажных бараков, действительно, на болоте, так что вместо тротуаров были настланы деревянные доски. Мимо пролегал тракт - булыжная дорога с глубокими кюветами. Однажды мы играли у дома, и дети закричали: "Заключенных гонют!" И я вместе со всеми подбежала к тракту. Из кювета мы смотрели на медленно приближавшиеся серые колонны. Помню шорох от шарканья многих ног. И мое потрясение оттого, что это были обыкновенные уставшие люди. Не знаю, чего я ждала. взволнован до крайности: именно "гонют", именно серые. И рассказал, что Иркутлаг был одним из крупнейших лагерей. Потом мы, москвичи, часто встречали длинные колонны заключенных, и уже не удивлялись, не бежали навстречу, это было обыкновенно. Ту первую встречу я помнила всегда. Значит - знала. Но это мне не мешало верить в справедливость и доброту мирозданья к человеку. Верить даже не на интеллектуальном, а на каком-то биологическом уровне. Может быть, оттого, что во мне, как и в Варламе Тихоновиче, гены древнего священнического рода. И хотя я, как и он, неверующая, но на каком-то генетическом уровне во мне закрепилась вера в добрые высшие силы. Варлам Тихонович писал мне: "Мы очень с тобой похожи". В этом мы действительно были похожи. Есть и еще один исток "похожести" - мы оба выросли на книгах, на литературе XIX века. Об этом мне В.Т. сказал в одну из первых же встреч. Если тщательно проанализировать стихи и прозу Варлама Тихоновича, то обнаружится в нем даже не вера - структура души, сознающей свое единство с вечной и высшей силой. В "Вишерском антиромане" он писал: "Идеальная цифра - единица. Помощь "единице" оказывает Бог, идея, вера... Достаточно ли нравственных сил у меня, чтобы пройти свою дорогу как некоей единице - вот о чем я раздумывал в 95 камере мужского одиночного корпуса Бутырской тюрьмы..." Это было в 1929 году. Он и прошел свой путь "единицей" - в первой, главной ипостаси своей личности. |
|
|