"Сергей Синякин. Бузулуцкие игры" - читать интересную книгу автора

Переводчик Гладышев вскинулся с радостной надеждой, но тут же угас,
увидев мрачный лик начальника милиции. Что касается секретарши Клавочки, то
неожиданно она пришла в себя, избавилась от мужественных чар голоногого
легионера и теперь сидела смущенная и чуточку надменная. Стыдливый румянец
на ее щеках пробивался даже через густой слой французской пудры. "Чует
кошка, чье мясо съела! - с ехидством подумал Дыряев, который сам не раз
пытался подкатиться к райкомовской диве, но получал довольно невежливые
отказы. - Дождешься, шалава, что Митрофан Николаевич тебя из секретарш
попрет, будешь тогда опять в пивной недоливами в кружки заниматься!"
- Не принимает? - спросил Гладышев. Начальник милиции пожал плечами.
- Указания даны, - с натужной улыбкой сказал он. - Пройдемте, товарищ
Прист, к вашему коллективу. Будем решать, где вас разместить. Да и о
довольствии надо побеспокоиться. Согласно компетенции и прерогатив нашей
службы.
Гладышев повернулся к терпеливо ждущему центуриону и что-то принялся
ему объяснять на плохой латыни, помогая себе жестикуляцией и мимикой.
Птолемей Прист понял, что в аудиенции ему отказано, но это, как ни странно,
только усилило его уважение к неведомому Первому - выходит, что очень он был
занятым человеком, если отказался принять центуриона, несмотря на
превосходство его легиона над местным воинством. Занятой человек был Первый,
занятой и мужественный. Птолемей Прист посмотрел на озабоченного Дыряева, на
смиренно горбящегося переводчика, на ставшую надменной и неприступной
напудренную женщину за столом, которая одновременно походила на весталку и
гетеру, неожиданно для самого себя подмигнул ей и сказал:
- Иниквуиссимам пацем юстиссимо белло антеферо! (Худой мир лучше доброй
ссоры (лат.)
Митрофан Николаевич Пригода, избавившись от неожиданных посетителей,
долго безуспешно пытался связаться по телефону с обкомом или, на худой
конец, с соседним районом, но в телефонной трубке свиристело, словно в
аппарате засел батальон влюбленных соловьев, а трещало так, словно сотня
закройщиков разом рвали отрезы тканей.
Митрофан Николаевич с досадой бросил трубку на рычаги и выглянул в
окно.
Дождь перестал, но, судя по тучам, настойчивость небес не иссякла, а
только ненадолго взяла передышку.
Вдоль по улице, ближе к заборам, шла странная троица. Первым шел
начальник милиции в серой форме и такой же фуражке, с трудом вытягивая из
жирной грязи хромовые сапоги. За ним шел ражий плечистый центурион,
демонстрируя мускулы и громыхая поножами. Чуть поотстав от них, сутулясь,
размахивая руками и поминутно озираясь, брел учитель рисования, и взгляд
его, обращенный к райкомовским окнам, на мгновение показался секретарю
райкома безумным.
Он вдруг ощутил себя бездарным статистом, играющим в какой-то дикой
сюрреалистической пьесе.
"Римский легион... Центурион... Переговоры... Бред! - подумал Митрофан
Николаевич и потряс головой. - Бред!" Не может такого быть, понимаете, не
может! Хреновина с морковиной. С крупной красной морковиной. И правильно он,
Митрофан Николаевич, сделал, что не опустился до переговоров с этим
полуголым бродягой. Страшно было и подумать, что с ними сделали бы на бюро
обкома за эти переговоры.