"Константин Симонов. Собрание сочинений. Том 1" - читать интересную книгу автора

Так как и отец и мать были люди служащие, в доме существовало
разделение труда. Лет с шести-семи на меня были возложены посильные,
постепенно возраставшие обязанности. Я вытирал пыль, мел пол, помогал мыть
посуду, чистил картошку, следил за керосинкой, если мать не успевала - ходил
за хлебом и молоком. Времени, когда за меня стелили постель или помогали мне
одеваться, - не помню.
Атмосфера нашего дома и атмосфера военной части, где служил отец,
породили во мне привязанность к армии и вообще ко всему военному,
привязанность, соединенную с уважением. Это детское, не вполне осознанное
чувство, как потом оказалось на поверку, вошло в плоть и кровь.
Весной 1930 года, окончив в Саратове семилетку, я вместо восьмого
класса пошел в фабзавуч учиться на токаря. Решение принял единолично,
родители его поначалу не особенно одобряли, но отчим, как всегда сурово,
сказал: "Пусть делает, как решил, его дело!"
Вспоминая теперь это время, я думаю, что были две серьезные причины,
побудившие меня поступить именно так, а не иначе. Первая и главная -
пятилетка, только что построенный недалеко от нас, в Сталинграде, тракторный
завод и общая атмосфера романтики строительства, захватившая меня уже в
шестом классе школы. Вторая причина - желание самостоятельно зарабатывать.
Мы жили туго, в обрез, и тридцать семь рублей в получку, которые я стал
приносить на второй год фабзавуча, были существенным вкладом в наш семейный
бюджет.
В ФЗУ мы четыре часа в день занимались теорией, а четыре часа работали,
сначала в учебных мастерских, потом на заводах. Мне пришлось работать в
механическом цеху завода "Универсаль", выпускавшего американские патроны для
токарных станков.
Поздней осенью 1931 года я вместе с родителями переехал в Москву и
весной 1932 года, окончив фабзавуч точной механики и получив специальность
токаря 4-го разряда, пошел работать на авиационный завод, а потом в
механический цех кинофабрики "Межрабпомфильм".
Руки у меня были отнюдь не золотые, и мастерство давалось с великим
трудом; однако постепенно дело пошло на лад, через несколько лет я уже
работал по седьмому разряду.
В эти же годы я стал понемногу писать стихи. Мне случайно попалась
книжка сонетов французского поэта Эредиа "Трофеи" в переводах
Глушкова-Олерона. Затрудняюсь объяснить теперь, почему эти
холодновато-красивые стихи произвели на меня тогда настолько сильное
впечатление, что я написал в подражание им целую тетрадку собственных
сонетов. Но, видимо, именно они побудили меня к первым пробам пера. Вскоре,
после того как я одним духом одолел всего Маяковского, родилось мое новое
детище - поэма в виде длиннейшего разговора с памятником Пушкину. Вслед за
ней я довольно быстро сочинил другую поэму из времен гражданской войны и
постепенно пристрастился к сочинению стихов, - иногда они получались
звучные, но в большинстве были подражательные. Стихи нравились моим родным и
товарищам по работе, но я сам не придавал им серьезного значения.
Осенью 1933 года под влиянием статей о Беломорстрое, которыми тогда
были полны все газеты, я написал длинную поэму под названием "Беломорканал".
В громком чтении она производила впечатление на слушателей. Кто-то
посоветовал мне сходить с ней в литературную консультацию - а вдруг возьмут
и напечатают? Не особенно в это веря, я, однако, не удержался от соблазна и