"Константин Михайлович Симонов. Пехотинцы (про войну)" - читать интересную книгу автора

остается только на одну.
Едва они успели закурить, как опять начали рваться снаряды. Иногда комья
земли падали прямо в окоп, в стоявшую на дне воду.
- Наверное, заранее пристрелялись,- сказал Егорычев.- Рассчитывали, что не
устоят тут.
Новый снаряд разорвался в самом окопе, близко, но за поворотом. Их никого
не тронуло. Савельев выглянул за бруствер окопа, посмотрел в немецкую
сторону: там не было заметно никакого движения.
Егорычев вынул из кармана часы, посмотрел на них и молча спрятал обратно.
- Который час, товарищ старшина? - спросил Савельев.
- А ну, который? - в свою очередь, спросил Егорычев.
Савельев посмотрел на небо, но по небу трудно было что-нибудь определить:
оно было совершенно серое, и по-прежнему моросил дождь.
- Да часов десять утра будет,- сказал он.
- А по-твоему, Юдин? - спросил Егорычев.
- Да уж полдень небось,- сказал Юдин.
- Четыре часа,- сказал Егорычев.
И хотя в такие дни, как этот, Савельев всегда ошибался во времени и вечер
приходил всегда неожиданно, тем не менее он лишний раз удивился тому, как
быстро летит время.
- Неужто четыре часа? - переспросил он.
- Вот тебе и "неужто",- ответил Егорычев.- С минутами.
Немецкая артиллерия стреляла еще довольно долго, но безрезультатно. Потом
снова в самом окопе, но теперь поодаль разорвался один снаряд, и оттуда
сразу позвали Юдина. Юдин пробыл там минут десять. Вдруг снова просвистел
снаряд, и там, где находился Юдин, раздался взрыв. Потом опять затихло,
немцы больше не стреляли.
Спустя несколько минут к Савельеву подошел Юдин. Лицо его было совершенно
бледное, ни кровинки.
- Что ты, Юдин? - удивился Савельев.
- Ничего,- спокойно сказал Юдин.- Ранило меня.
Савельев увидел, что рукав гимнастерки у Юдина разрезан во всю длину, рука
заправлена за пояс и прибинтована к телу. Савельев знал, что так делают
при серьезных ранениях.
"Пожалуй, перебита",- подумал Савельев.
- Как вышло-то? - спросил он Юдина.
- Там Воробьева ранило,- пояснил Юдин.- Я его перевязывал, и аккурат
ударило. Воробьева убило, а меня... вот видишь... Он присел в окопе,
прежде чем уйти.
- Закури на дорожку,- предложил Савельев.
Он снова достал свою трофейную масленку и сначала хотел разделить щепотку,
которая там оставалась, на две, но устыдился своей мысли, свернул из всего
табака большую цигарку и протянул Юдину. Тот левой, здоровой рукой взял
цигарку и попросил дать огня.
Немцы совсем не стреляли. Стояла тишина.
- Ну, пока не стреляют, я пойду, дружище,- сказал Юдин и поднялся.
Зажав цигарку в уголке рта, он протянул Савельеву здоровую руку.
- Ты это...- сказал Савельев и замолчал, потому что подумал: вдруг у Юдина
отнимут руку.
- Что "это"?