"Е.Симонов. День пришел " - читать интересную книгу автора

Он пошевелил руками, ногами. Пронизывает озноб. Что ни говори, кругом
лед. Как в огромном холодильнике...
Чтобы не заснуть, он вспоминал "взятые" вершины. У каждой, как у
человека, свой облик, свой характер, своя биография. Например,
Юссеньги-баши. На нее отказался идти Семка Москалик, как фазан красовавшийся
в лагере перед девчатами и сдрейфивший на первом же переходе в горах. На все
ущелье прославился Семен по частушке, которая ходила из лагеря в лагерь:

Не пойду на Юссеньг,
Не могу поднять ног.
Не ног, чудак, а нгу.
Все равно: идти не мгу!

...А всё-таки холодно. До чего ж холодно! Застыли не только руки, ноги,
лицо - как-то промерзло все изнутри. Открываешь рот, чтобы вздохнуть,
разогнать сонливость, а зубы так и колотятся - даже больно.
И спать хочется. Может, и вправду вздремнуть, не тратить силы, сберечь
их на утро? Но инстинкт подсказывал: сон - гибель! И, раскрывая все шире
поминутно смыкавшиеся глаза, Рябихин так и не заметил, когда на какой-то миг
его все-таки охватил неслышно подкравшийся сон.
...Ущелье Адыр-су. Он, Миша, едет на ишаке. Рядом, на гнедом коне, -
старик Баразби, статный, словно влитый в седло, с той подчеркнуто прямой
осанкой, с которой горец едет даже на велосипеде. За ними бегут альпинисты
лагеря "Печатник". Почему же его нет с ними, почему он не слезает с ишака?
Вот они строятся на линейку. И опять его, Михаила, нет среди товарищей!
"Что за чертовщина такая! Вот наваждение. Спятишь еще в этой дыре!" Он
сдвинул на затылок капюшон, прижался лбом ко льду. Как холодно! Прямо
чертовски холодно! Даже в висках застучало. Зато теперь он не уснет.
А ночь идет... Не скоро еще до утра... Здесь, по леднику, всегда
поднимаются к Местиатау. Какая-нибудь группа обязательно наткнется на
рюкзак. Усиков, конечно, оставил его у трещины, чтобы отметить место
падения. Идут альпинисты и видят: лежит одинокий рюкзак. А рядом - никаких
следов бивуака. И ни души поблизости. Естественно, остановятся, начнут
поиски.
А ночь шла, медленно тянулись минуты и часы. Скованный холодом,
одеревеневший, Рябихин впадал по временам в безразличие. Тогда он был не в
силах шевельнуться, мысли расплывались. Возникали какие-то обрывки фраз,
лица, события.
"Что такое? Что это рядом зашуршало в темноте?"
- Кто там?
"А-а-м", - уныло и протяжно отозвалось эхо. Рябихин затаил дыхание...
Ничего! Осторожно, стараясь не пошевелиться, прислушался. Снова странные,
шаркающие шаги. Он наклонил голову... и беззвучно рассмеялся. Набухшая от
влаги куртка за ночь обмерзла, покрылась ледяной коркой. Время от времени по
ней скатывались льдинки, и обостренный слух почти непроизвольно улавливал
это шуршание, а воображение превращало его в шаги.
Снова стало тихо.
Новый шорох заставил Рябихина встрепенуться. Нет, на этот раз он
донесся сверху, оттуда, где, как он помнил, свешивались самые длинные
сосульки. Он поднял голову, вслушиваясь, и увидел их. Увидел! Значит, ночь