"Жорж Сименон. Малампэн" - читать интересную книгу автора

у которого качалась, и меня обвиняли в том, что это я испортил.
Приходилось сидеть, не двигаясь. Сестра легко подчинялась этому, сидела
неподвижно и рассеянно смотрела в окно. Сейчас я заметил, что она
вспоминается мне всегда только в профиль - конечно, "медальный профиль"!
Тетя клала на колени Гильома книжку с картинками, всегда одну и ту
же, с оторванной обложкой. Ждали отца. Он долго топтался сапогами на
пороге, прежде чем войти. И я всегда испытывал необъяснимое стеснение,
слыша традиционные и ледяные слова:
- Здравствуйте, Артюр. Садитесь.
Значит, если бы его не пригласили сесть, ему пришлось бы стоять! Я в
этом убежден. Для меня это была почти пугающая тайна.
Стол был накрыт под люстрой еще до нашего приезда, яблочный пирог на
своем месте посреди. Около правого окна стояла швейная машинка, всегда
заваленная кусками материи. А мой дядя неизменно курил сигару, которую то
и дело зажигал.
На самом деле это был брат моего дедушки, дядя моей матери,
принадлежавшей к семье Тессон. А Тессоны из Сен-Жан-д'Анжели составляли
для меня отдельный мир, о котором говорили только с уважением. Когда мы
проезжали мимо своего рода замка у ворот города, моя мать непременно
вздыхала:
- Здесь родился твой дедушка! Это все принадлежало бы нам, если бы не
наши несчастья...
Возможно ли, что за тридцать пять лет я никогда серьезно не
расспрашивал мать об этих несчастьях. Удивляться может только тот, кто не
знает моей матери.
Я угадал то немногое, что знаю: мой дедушка Тессон был нотариусом. Он
поступил неосторожно. Недостаточно, чтобы попасть в тюрьму, но, во всяком
случае, достаточно для того, чтобы ему пришлось отказаться от своей
профессии. И его брат, муж тети Элизы, по той же причине отказался от
своей деятельности адвоката.
Я его побаиваюсь: это совсем маленький человек, худой, с искривленной
стопой. Он пахнет сигарами и еще чем-то, что я не могу определить, но я
слышал, как мой отец крикнул во время какой-то ссоры:
- Это старый сатир, от которого воняет козлом!
Моя мать с тоской посмотрела на нас и потом два дня не разговаривала
с мужем. Я вспоминаю еще одну подробность: у дяди Тессона постоянно
дрожали руки, его всегда называли Тессоном, даже его жена, а я так и не
знаю его имени!
Я не способен повторить, о чем говорили взрослые в эти
послеполуденные воскресные часы. Но зато я вижу их, каждого на своем
месте, мать всегда в немного торжественной позе, с неясной вежливой
улыбкой на губах, подчеркивающей ее хорошее воспитание.
Я никак не мог понять, что особенного находили в моей тете Элизе. Для
меня это была женщина возраста моей матери (тридцать один или тридцать два
года), и этого достаточно, чтобы охарактеризовать ее.
А все-таки это была довольно странная молодая женщина. Во всяком
случае, ее присутствие в импозантном доме казалось неожиданным.
- Просто несчастье, когда такие люди влезают в семью, - сказала
однажды моя мать, когда думала, что меня нет в кухне.
Элиза, дочь владельца кабаре, долго была любовницей моего дяди,