"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу автора

настоящими мучителями. При всяком их крике - а уж кричали они дай боже -
отец видел, как судорожно вздрагивает моя мать: так же вздрагивала она по
воскресеньям, когда случалось шуметь тебе. Некоторое время он молча терпел
ее страдания, наконец в один прекрасный день пошел объясняться с
предводителем банды мальчишек. Не знаю, что он там ему говорил, но, судя
по всему, взялся он за дело не слишком искусно: с того дня старики с виллы
"Магали" стали для мальчишек всего квартала предметом самой лютой
ненависти. Откуда было им знать, что старики эти хотят спокойно прожить
последние дни?
И молодая женщина в домике напротив, где целыми днями орало радио,
та, что в красном халатике мелькала в открытых окнах, - она ведь тоже об
этом не думала.
С осторожностью индейцев ребята подкрадывались к дому, резко дергали
за колокольчик и с хохотом разбегались в разные стороны. А иногда отец
находил в почтовом ящике всякий мусор, даже нечистоты.
Не чудилось ли ему в этой детской жестокости напоминание: пора
умирать!
Пока мать окончательно не впала в прострацию, он, я уже говорил об
этом, продолжал работать - неподалеку от вокзала в юридической конторе, -
ведь он был доктором права; это позволяло ему сохранить хотя бы иллюзию
причастности к жизни.
Он даже нашел себе отдушину - для всякого, кто знал его прежде, это
может показаться невероятным. Каждый вечер, выйдя из своей конторы, он по
пути домой заходил в "Кафе с колоннами", старомодное заведение с
диванчиками, обитыми молескином, и зеркалами во всю стену, где его ждали
трое завсегдатаев, с которыми он играл в бридж.
Если партия затягивалась, он бросал тревожные взгляды на большие
настенные часы, потому что его жизнь была расписана по минутам и он знал,
что ровно в семь, вернется он или нет, г-жа Перрен, накрыв на стол и
сдвинув обед на край плиты, уйдет домой.
Обед он подавал жене сам и сам мыл посуду. Потом у него еще оставался
час, чтобы почитать газету.
Я понимаю, сын, для тебя во всем этом есть что-то отталкивающее. В
твои годы тянутся к прекрасному, чистому, великому и инстинктивно
презирают тех, кого изуродовала, сломила жизнь. Молодежь ненавидит
стариков, они кажутся ей досадным изъяном мироздания.
Ведь именно это чувство выражали твои глаза? Если и не ненависть, то,
во всяком случае, презрение и еще как будто обиду, что этот жалкий старик
- твой дедушка, твой, так сказать, прародитель, что в твоих жилах течет
его кровь, что между тобой и им, хочешь ты этого или нет, есть внешнее
сходство.
Не думай, я пишу это не для того, чтобы оправдать своего отца или
восхвалять старость в тот момент, когда она подстерегает меня самого. Ты
все поймешь, когда я дойду до трагедии 1928 года, которая, в сущности,
определила все, что было потом, - и то, что ты видел в Везине, и то, что
видишь у нас, на улице Мак-Магон. И даже то, что ты существуешь на белом
свете.
Я всячески стараюсь отдалить рассказ об этом - боюсь, голые факты
мало что тебе скажут.
Последние пять лет, после того как моя мать стала совсем невменяемой,