"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

Как раз тогда подруга моей мамы по "Новинке" Мария Дебёр поступила к
"Меньшим сестрам бедняков" в Баварскую больницу.
Ей нельзя было к нам ходить, и она прислала записку, из которой
Анриетта узнала, что Леопольд уже давно лежит в больнице. У него был рак
языка, ему предстояла третья операция, но надежды почти не было.
Прошло еще несколько недель, и к нам в дверь позвонила незнакомая
женщина.
- Госпожа Сименон, требуется ваше присутствие. Я насчет вашей
невестки...
Тем утром тело Эжени нашли в ее комнате. Она умерла с голоду на своей
кровати.
Анриетта похоронила ее, и я слышал, как она говорила тете Анне:
- Несчастная весила не больше, чем десятилетний ребенок. От нее
остались лишь кожа да кости...
Маркитантка Эжени умерла от любви в шестьдесят лет, лишь несколькими
неделями пережив последнее исчезновение Леопольда, который исчезал так
часто!

Воскресенье, 27 апреля 1941, Фонтене-ле-Конт

На смену почти полной изоляции на улице Леопольда для нас настала
полоса дяди Шарля, жившего возле сырного рынка за церковью святого
Дениса, и эта полоса длилась два года.
Потом - год Всемирной выставки.
А потом у меня появился брат, его назвали Кристиан, и почти сразу же
после его рождения у нас вошло в привычку ходить по воскресеньям на
улицу Пюи-ан-Сок, куда раньше забегал по утрам, чтобы поздороваться с
матерью, один Дезире. Почему вдруг мы так туда зачастили? И вообще,
почему все шло сменявшими друг друга полосами: полоса тети Анны, полоса
дяди Жана, полоса Сент-Вальбурга и, наконец, полоса монастыря Урсулинок,
где жила в монахинях тетя Мадлен?
Полоса улицы Пюи-ан-Сок - это торжество Сименонов, торжество того
берега Мааса, всего прихода церкви святого Николая, к которой жмутся
крошечные ветхие домики, сбившиеся в паутину улочек и тупиков, где
нипочем не разобраться пришлому человеку.
Когда мой брат только что родился, а мне было три с половиной года,
мы проводили воскресные вечера во дворе шляпной мастерской или в кухне,
полутемной из-за налета на стекле.
Сколько же нас было? Придется сосчитать.
Слепой Папаша в кресле, длиннорукий, как горилла; он угадывал
вошедшего, чуть отворялась дверь: по звуку шагов, по тому, как тот
поворачивал ручку.
Говорят, слепота поразила его внезапно. Однажды утром он спросил
дочь, когда она к нему вошла:
- Почему вы не зажигаете свет?
Солнце стояло уже высоко, на окнах не было ставень. Она побоялась
сказать ему правду. Он сам обо всем догадался и спокойно, без жалоб,
принял неизбежное.
Помню одно воскресенье, когда мы все собрались в доме на улице
Пюи-ан-Сок, и ему, девяностолетнему старику, первый раз в жизни вырвали