"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

несколько минут я услышал, что ты карабкаешься по лестнице,
останавливаясь на каждой ступеньке; потом ты долго переминался с ноги на
ногу перед дверью, прежде чем войти. Выражение лица у тебя было какое-то
странное, недетское, я тебя никогда таким не видел.
- Папа! Скорее уведи собаку... Я видел, что ты удерживаешься от слез
ценой героических усилий. Что случилось?
- Позавтракаем и пойдем. Ты сам попросил, чтобы пес поел и обогрелся
у нас, тебе разрешили.
- Надо его увести прямо сейчас.
На лице у тебя - настоящая, недетская тоска. Ты уцепился за меня,
начал теребить за руку, пряча глаза.
- Пойдем! Ну пойдем скорее.
Зов о помощи.
- Ты же сам радовался, что тебе разрешили часок-другой с ним побыть!
- Пойдем скорее! Надо его увести.
Когда пришла Буль и хотела объяснить мне, что случилось, ты попытался
ее удержать. Буль плакала, не скрывая слез: она слышала, как ты говорил
сам с собой на каждой ступеньке. То, о чем ты не хотел мне рассказать,
произошло у нее на глазах.
...Пес растянулся у камина, а тут пришел хозяин и пинком вышвырнул
его за дверь.
А он не понимал, что случилось, и смотрел на тебя, а потом уселся
ждать за порогом.
- Пойдем скорее, папа! Скорее!
Ты потащил меня за собой, и мы отвели пса. Дорогой ты старался на
него не смотреть. Может быть, ты, сам того не понимая, испытывал перед
ним стыд за всех людей.
Это, наверно, первое взрослое горе в твоей жизни.
Тебе скоро шесть, через четыре месяца, как сам ты любишь уточнять. А
мне в будущем месяце стукнет сорок два.
И вот сегодня на душе у меня кошки скребут, а все из-за того, что в
пустяковом споре, в застольной болтовне я за словами как будто уловил
враждебность, направленную именно на меня.
В моем возрасте пора бы уже усвоить, что по нынешним временам разница
во мнениях вызывает ожесточение спорящих и, как правило, такие споры
добром не кончаются.
Мы говорили о том, что будет завтра, послезавтра, и о неизбежности
нового, решительного перераспределения так называемых благ.
Я защищал в разговоре маленьких людей, рабочих, и напомнил, что им
потребовалось чуть не столетие борьбы, чтобы на заводах был отменен труд
детей, и то лишь до десяти лет, а рабочий день в шахтах был ограничен
двенадцатью часами. Так неужели эти люди будут довольствоваться в наши
дни теми уступками, на которые идут хозяева из страха перед ними?
На трудовой люд ополчилась одна женщина, учительница, сама вышедшая
из народа. Она живет у нас в гостинице уже несколько недель и до
вчерашнего дня расточала нам сплошные любезности.
И вдруг ее ненависть - иного слова не подберешь! - прорвалась наружу,
видимо, против ее воли. За что? Понятия не имею. Ненависть к женам
рабочих - они, мол, бьют баклуши целыми днями, пока она в школе мучается
с их детьми; ненависть к рабочим, напивающимся после шахты или