"Жорж Сименон. Дождь идет" - читать интересную книгу автора

лился свет. Жужжала швейная машинка. Керосиновая печь бросала
красноватый отблеск на стоявшую на камине статую мадонны.
Я чувствовал себя громоздким и ватным, как бывает, когда жар.

IV
Я ссылался, возможно с излишней запальчивостью ("Ты всегда хочешь
быть правым!" и сейчас беспрестанно повторяет матушка), я ссылался,
повторяю, на свою непогрешимую память. В чем я менее уверен, признаюсь,
так это в последовательности того, что мне запомнилось.
Если я необычайно четко, в мельчайших подробностях, как на полотнах
примитивистов, вижу перед собой отдельные сцены, мне случается
останавливаться в нерешительности, когда надо связать их между собой,
дабы восстановить всю цепь событий. И отдельные провалы, по контрасту с
окружающим их резким светом, в какой-то мере настораживают.
И вот я дошел до такого провала. Заранее мне его не было видно. Я был
убежден, что все прекрасно связывается.
Я лежу в постели, хорошо... Стучит швейная машинка... Стало быть,
мадемуазель Фольен у нас... И стало быть, это пятница... Я слышу также
унылое бормотание старушечьего голоса, какое иногда улавливаешь, проходя
мимо исповедальни. Это тетя Валери перечисляет свои обиды.
И сразу же затем встает другая картина: я с повязанным вокруг шеи
фуляровым платком (значит, боялись, что я простудился) стою у окна
полумесяцем. Мадемуазель Фольен не крутит машинку, а сметывает что-то на
руках; тетя Валери болтает; от печи идет тепло и запах керосина; я вижу
на улице три карбидные лампы на прилавках, где торгуют рыбой.
Все словно подтверждает, что это тот же самый день. Однако не помню,
чтобы я встал с постели и из спальни родителей перешел в комнату. И еще
одна подробность смущает. Перед тем как отправить меня в постель,
говорили, что я должен буду извиниться перед тетей. Мне это даже
снилось. И спал я потому беспокойно. А сейчас о том нет и речи. Тетя не
обращает на меня ни малейшего внимания.
Может, это все-таки не тот день? Минуту назад я непременно стал бы
утверждать, что тот, настолько все естественно вытекает одно из другого;
но жизнь научила меня, что события как раз никогда не сцепляются, как
шестеренки, и всегда возможны необъяснимые паузы.
Но если даже это не тот самый день, значит, следующая пятница,
поскольку мадемуазель Фольен приходила шить только по пятницам. Проболел
ли я всю неделю? Не думаю. Неужели жизнь нашей семьи, жизнь площади
внезапно стала до того бесцветной, что мне решительно не за что
ухватиться. Можно бы, конечно, расспросить матушку, да что толку, когда
ей ничего не стоит ошибиться даже на целый год.
И потом, это ничего не меняет. Важно не переврать факты, которые я
здесь излагаю, а насчет этого я ручаюсь.
Лил дождь. Лил черный дождь. Я стоял. Не сидел, по своему
обыкновению, на полу, окруженный игрушками, а стоял. Фуляровый платок
(старый, весь посекшийся платок отца, им теперь повязывались, только
когда болело горло) приятно грел мне шею. Толстая торговка рыбой,
которую все звали Титиной, невзирая на дождь, плескала из ведра на
прилавок, чтобы придать вид товару.
Титина была такой же тучной, как тетя, но намного ниже ростом и с