"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

ему что скажет. Мало найдется желающих на его должность.
- Вот что скажу тебе" Отпущу, как поедем.
Иванов стоит неподвижно, потом поворачивается и уходит.
- Хочешь, Тираспольский? - говорит капитан Правоторов. - Выпей.
Пью теплую водку из стакана и вдруг чувствую, как начинает кружиться
голова. Когда иду, земля во дворе покачивается" А суп тут, правда, ППЖ. Есть
хочется до невозможности"
В казарме ложусь на набитый соломой матрац и все стараюсь что-то
вспомнить. Сюда перевели нас уже после бани; нары здесь из кирпича,
посыпанные галькой и смазанные глиной, а сверху уже матрац. Откуда тут
галька? Даже ракушки морские среди нее попадаются. Ну да, здесь было море. В
школе мы про это учили. Черное соединялось с Каспийским и шло дальше"
Каждый день мы теперь на стрельбище. В основном, тут морока с
тюремными. Есть такие, что и оружия близко не видели. А на взвод для
стрельбы у нас по две винтовки. Бухгалтер, когда стреляет, зажмуривает
глаза. Растрату делал - не боялся.
- В трубу хочешь! - говорю с угрозой.
Есть такой пехотный способ, чтобы грома солдат не пугался. Посадить в
стальную трубу и дать залп по ней отделением. Ну, это старые сержантские
сказки. Однако Бухгалтер, хоть и не знает что это такое, теперь широко
открывает глаза, когда тянет курок. Через неделю уже хоть в щит попадает. И
задница из окопа не торчит.
То же и с Сиротой. Тот вообще за курок боится взяться. Лежу рядом,
зажав его пальцы, и вместе стреляем. Потом уже стреляет он сам. Собственно,
не мое это дело. Такой же я, как и он. Правоторов переложил все на нас. А
сержанты из полка, которые должны этим заниматься, стоят и курят. Оба
лейтенанта, Ченцов и Хайленко, появляются тут от случая к случаю.
Хорошо стреляет Иванов. Рука не шелохнется, и пули ложатся кучно, одна
к одной. Все улыбка на его лице, даже детская какая-то. Только глаза смотрят
прозрачно. Теперь он ест вместе со всеми. И как будто стесняется при этом:
рукой прикрывает миску, когда сгребает со дна затертую в суп крупу.
Узнаем, что скоро едем. Нас выстраивают на плацу. Приходит какой-то
высокий полковник. С ним майор из комендатуры и старший лейтенант с
юридическими погонами, который принимал тюремных. Два раза зачем-то проходим
строем. Без песни: нам петь не положено.
Полковник совсем старый, с провисшими сзади на сухом теле брюками, но
злой. Неизвестно даже, откуда он появился: то ли местный, то ли инспектор из
округа. Мы идем плохо, без чувства. Как-то мешает, что без песни. Тюремные
вообще топчутся как попало. Капитан стоит, будто это его не касается.
- Отставить! - громко кричит полковник и поворачивается к капитану
Правоторову. - Чем вы занимались с ними все эти дни?! Я вас спрашиваю,
товарищ капитан!
Капитан Правоторов поднимает глаза на полковника, будто впервые его
увидел. Потом что-то негромко говорит. И рот у полковника вдруг делается
совсем круглым:
- Вы" рапорт"
Но капитан уже не слушает его. Полковник идет к калитке, проделанной в
заграждении из проволоки, и его пышные брюки-галифе мотаются под ветром из
стороны в сторону, будто ничего нет под ними. В строю довольны. Кажется, мы
слышали, что сказал инспектору капитан Правоторов.