"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

Уже днем за голыми, поросшими колючкой холмами сияет вода и какие-то
строения на том берегу. Такое здесь бывает под горячим, ослепительным
солнцем. Но мы знаем, что это не мираж, и молча смотрим в окно. Это
водохранилище, то самое.
Медленно ползет поезд между холмами, и полчаса еще проходит, пока
наконец показывается станция. Мансуров и Мучник поедут дальше. У Мучника
родители где-то, не доезжая Бухары, а у Мансурова мать в Чарджоу. Потому и
напросились они в сопровождающие Мы же сходим на горячий, залитый асфальтом
перрон.
Комендантский патруль проверяет у Вальки Титова документы. Лейтенант в
повседневных погонах мельком глядит на нас.
- Сегодня уже до места не доберетесь. Можете тут оставаться. Только
чтобы на базаре не болтаться!
Лейтенант строжится, как по-настоящему. Валька даже не отвечает ему,
забирает документы, и мы идем дальше. Все, кто сошел здесь с поезда, сплошь
военные. На вокзальной площади кипит торговля: толкают все с себя - сапоги,
шинели, белье - в обмен на всякую рвань. К нам тоже подкатываются: "Махнем,
солдат" Сотню приплачиваю. Тебе все равно сменят!" И кивают на гравийное
шоссе, что идет от станции. Мы знаем: это дорога на водохранилище. Только не
являться же нам туда кусошниками.
На привокзальном базарчике покупаем лепешки, самсу и холодец с
непонятным белым наваром по краям тарелки. Сидим и едим тут же, в тени.
- Из ишака делают. Чеснок добавляют, и вкусно, - говорит Шурка Бочков.
Кудрявцев жует лениво:
- Это еще ничего. Знаешь, ногти находят"
Аппетита у нас не убавляется.
Отдыхаем в садике на площади, лежим под чахлыми пыльными кустами. К
вечеру переходим в вокзальную чайхану, устраиваемся на свободное место у
стены. До войны тут, видно, был склад. Длинный сарай с деревянными стенами
тонет изнутри в мутной полутьме. На нарах у стен и на тахте посредине сидят
и лежат люди. Многие, как мы, армейские. Тут же семьи с детьми, какие-то
женщины с потухшими глазами. Некоторые пьют чай. В углу при свече играют в
карты.
Лампочка горит лишь на одной стороне, у двери. Там на деревянном
помосте стоит самовар на полдесятка ведер. Здоровенный чайханщик льет
кипяток из крана в большие и малые чайники. Двое помощников, мальчик в
больших галошах на босу ногу и старый польский еврей с пейсами и
неподвижным, как маска, лицом, разносят чайники, собирают зеленые
трехрублевки.
Чайханщик словно бы и не смотрит в сгустившуюся тьму зала, но все
видит. Между нарами идет торговля: из-под полы предлагают часы, кольца,
белое английское мыло из Ирана. Самогон носят в корзинах, прикрытый
тряпками. Гонят его из белой сахарной свеклы, бурты которой стоят вдоль
путей.
Позже появляются женщины, подсаживаются к компаниям, заговаривают с
солдатами.
- С маслокомбината, - говорит мужик с вывороченными губами. - Смена у
них кончилась.
Возле чайханщика появился милиционер: как видно, пришел из дежурки при
вокзале. Они мирно о чем-то разговаривают. Я с интересом смотрю на него,