"Мигель Сильва. И стал тот камень Христом" - читать интересную книгу автора

людей гнев и слова Илии, и возвещает народу Израиля скорое пришествие
Спасителя: "Вот придет к нам Христос как царь царей, как сын Давида и
хранитель его силы и собьет спесь с наших наглых врагов, разнесет их в
куски, как глиняный сосуд. Народ - а когда Фома говорит "народ", он хочет
сказать "беднота", - бедный народ Израиля век за веком льет слезы от козней
и притеснений, чинимых ненавистными пришельцами, ярыми идолопоклонниками и
злодеями: персами, греками, египтянами, скифами, сирийцами - об этих-то, о
сирийцах, и вспоминать страшно. В наше время мы народ страждущий и
униженный, не тот, что шел за посохом Авраама и золотил пшеницей холмы
Ханаана, не тот, что горделиво ступил на землю обетованную под хоругвью
Моисея уже усопшего, не тот, что воздвиг из мрамора и золота храм Соломона,
и совсем не тот, что побеждал в ста тысячах сражений мечом и силой духа".
Громовым колокольным звоном отзовется в бунтарской душе Фомы проповедь
пророка по имени Иоанн, который голосом своим вздымает зыбучие пески,
провозглашая скорое пришествие Мессии, отмщающего и всемогущего.)
Тогда сказала Мисаила-водоноска:
- Вчера я видела его во весь рост, видела его огромную тень, когда он
реку переходил. Пророк спустился к берегу Иордана, а за ним шло несколько
учеников, в его тени совсем неприметных.
(Никогда на нее не глядели такие отчаявшиеся и такие круглые от гнева
глаза, как у него. На лоб ему спадали лохмы и вились как змейки. А высок он,
как кедры, мимо которых идет по дорогам. А при ходьбе под грубой одеждой из
верблюжьей шерсти у него проглядывают бедра, крепкие, будто железные, и
колени, острые и костлявые. Он так опален солнцем пустыни, что больше
походит на черного ангела, чем на белого человека. В его глазах то всполохи
проклятий, то приливы темной и мрачной ночи. Его проповеди осуждают
покорность угнетенных, обрушивают на них поток безжалостных упреков. Проживи
Мисаила еще хоть тысячу лет, никогда не потускнеет для нее блеск его глаз и
звук его голоса как у древних пророков.)
Елеазар, торговец тканями, свернувший со своими верблюдами с дороги,
чтобы послушать пророка, сказал:
- Кто он таков? Чего от нас хочет? Какие помыслы, праведные или
нечестивые, им завладели?
(Может, он влиятельный саддукей[1], скинувший свои красивые одежды,
чтобы потрудиться до седьмого пота да искупить свои потворства иноземцам;
может, он сын или внук саддукеев, богатых священнослужителей, обрядившийся
нищим отшельником, чтобы скрыть свое желание завладеть их землями? Или это
фарисей[2], обуянный патриотизмом и религиозным пылом, фанатик-буквоед,
жаждущий представить себя самим Христом, чтобы обратить в жизнь свои
туманные представления о справедливости? Или это ессей[3], спустившийся из
своей подоблачной обители, чтобы в открытую проповедовать целомудрие плоти и
общность благ как выражение душевной чистоты, которая необходима, чтобы
достойно встретить Учителя справедливости? Или это зелот[4] с кривым
кинжалом за кожаным поясом, наемный убийца, непокорный и страшный, который
витиеватыми речами прикрывает намерение поднять мятеж, ради чего он и живет
на свете?)
Старый Иаков заговорил снова:
- Нет, и не то и не другое. Да, он мог быть знатным саддукеем, если бы
пожелал, ибо кровь его - чистый сок великого священного древа, его кость -
от костей Аарона и Надава, а рукам его дано приумножать и порабощать, если