"Мигель Отеро Сильва. Когда хочется плакать, не плачу" - читать интересную книгу автора

Оригеном. Но христианство уже перестало быть в Риме зрелищем кровопролития,
обжорства диких зверей и публичной поножовщины; общественное мнение
превратило его в авторитетную религию, почти господствующую. Сенатор
Корнелий Савин, внук и тезка трибуна, внесшего свой вклад в низвержение
Калигулы патриотическим ударом меча в брюхо деспота, уже очистил свои покои
от напружившихся дискоболов, отдыхающих Марсов, грудастых Венер, похотливых
сатиров, дремлющих гермафродитов и других греко-римских шалопаев, чтобы
создать храм Иисуса Христа. Дорофей, мажордом в замке Диоклетиана, вчерашний
заядлый эпикуреец, отныне опохмеляется не суслом из Сабины и Фалерно, а
крепким святым словом Евангелия. Мавриций, лихой командир Фиванского
легиона, перед сражением поспешно чертит пальцами на лбу мистический знак.
Укоренение ad aeternum* новой религии наглядно доказали полный разгром
трехсот субъектов, колебавшихся в своих убеждениях, и изгнание тридцати двух
тысяч пятисот шестнадцати богов, которые мирно сосуществовали в Риме, а
теперь валяются вверх тормашками, вытесненные единым истинным богом. Над
язычеством уже нависли неумолимые тучи, готовые разрешиться его этической,
философской и материальной катастрофой, когда вдруг император Диоклетиан,
властелин, обладающий недюжинным умом и добрейшей душой, поддается подлым
наветам своего соратника и зятя Галерия и повелевает...
______________
* Навеки (лат.)


I От злости в своем саркофаге перевернешься, слыша такое, - рычит
Диоклетиан.
II Галерий-то был всего-навсего грязный болгарский пастух. Я заставил
его шестьдесят дней кряду париться в моих банях, пока он отмыл вонь
козлиную. Когда он прополоскался, я женил его на своей дочке, Валерии, а
женатого сделал цезарем, то есть своим наследником, и уже цезарем отправил
его убивать сарматов, языгов, карпов, бастарнов и т. п. Это ему было больше
по вкусу, чем возиться в постели с Валерией, ученой птицей, которая обо всем
затевала диспуты, даже о том, как лучше возлежать у стола с яствами.
III Ненависть Галерия к христианам объяснялась вовсе не расовыми или
религиозными чудачествами, не злобным сердцем и темными инстинктами, а
вполне понятным желанием делать все назло своей августейшей супруге: не
всякий стерпел бы тебя, дочь моя, Валерия, чмокавшая распятия и шатавшаяся
по катакомбам со своей мамашей, иначе говоря, с моей супругой Приской,
жуткой уродиной с чисто этрусским носом и чисто этрусским упрямством.
IV На мой величественный государственный акт - специальный указ, коим я
велел изображать себя по образу и подобию Юпитера, - упомянутая Приска
ответила тем, что решила предстать в весьма не подходящем для нее обличье
Юноны, с олимпийским упорством стараясь исковеркать мне жизнь и
царствование - я этими бабами сыт по самую диадему.
V Галерий же, ко всему прочему, был сыном ведьмы или жрицы с Дакийских
гор, точно не помню. С материнским молоком он всосал тамошнее колдовство,
еще в колыбели напичкался россказнями о том, что христиане - всего зла
корень, чем они, в сущности, и являются.
VI В общем, во всех случаях feminam quaerite, или cherchez la femme *,
как лепечут на обезьяньем наречии дикие галлы, оскверняя своим языком чистый
источник Вергилия.