"Роберт Сильверберг, Харлан Эллисон. Песенка, которую пел зомби " - читать интересную книгу автора

ли я в ней что-нибудь смыслю? Понимает ли звуковой куб заложенную в
нею Мессу Си бемоль минор? Понимает ли усилитель симфонию, которую он
усиливает? Бек улыбнулся. Прикрыл глаза. Плечи подняты, запястья
пластичны. Пройдет два часа. Потом мне позволят уснуть. Неужели прошло
пятнадцать лет? Пробуждение, выход, сон. Восхищенное перешептывание
публики. Женщины, которым нравится предлагать себя. Некрофилки? Как им
не противна сама мысль дотронуться до меня? Прах могилы лежит на моей
коже. Когда-то были женщины, да, господи, да! Когда-то. Жизнь тоже
когда-то была. Бек откинулся назад и размашисто прошелся по клавишам.
Давний виртуозный ход, заставивший замереть зал. По спинам пробежал
холодок. Теперь звуки начали подводить первую вещь к концу. Вот так, а
теперь - так. Бек открыл верхний ряд выходных окончаний и услышал
реакцию публики. Все невольно выпрямились на своих местах, лишь только
новая порция звуков расколола воздух. Добрый старый Тими; удивительное
чувство зала. Выше. Выше. Ну-ка, как вам вот это? Он улыбнулся,
удовлетворенный произведенным эффектом. Но чувство пустоты не покидало
его. Звук ради звука. "Музыка ли это? Я ничего больше не знаю.
Мастерство ли это? Как я устал играть для них. Будут ли они
аплодировать? Да, и топать ногами, и поздравлять друг друга со
счастьем слышать меня. А что они знают? Что знаю я? Я умер. Я - ничто.
Ничто". Он взмахнул обеими руками и мощными громыхающими аккордами
закончил первый опус.

***

Погодники запрограммировали изморозь, и это удивительным образом
совпадало с настроением Роды. Они остановились, глядя на отражающиеся
в лужах улицы, расходящиеся от Музыкального Центра, и Ирасек протянул
ей тоненький цилиндрик в бумажной обертке. Рода рассеянно покачала
головой, думая о чем-то своем.
- У меня есть пастилки, - сказала она.
- Что, если мы заглянем в "Наслаждение", немного перекусить?
Она не ответила.
- Рода!
- Извини меня, Лади. Мне нужно немного побыть одной.
Ирасек сунул цилиндрик в карман и повернулся к ней. Девушка
глядела сквозь него, словно он был прозрачней насыщенного влагой
воздуха. Он забрал ее руки в свои и с усилием проговорил:
- Рода, я ничего не могу понять. Ты не хочешь дать мне время,
чтобы найти слова.
- Лади...
- Нет. На этот раз я скажу. Не отталкивай меня. Не убегай в свой
внутренний мирок с этими полуулыбками и взглядами в пустоту.
- Я хочу осмыслить музыку.
- Разве на свете больше нечем жить, Рода? Такого не может быть. Я
не меньше твоего работаю головой, работаю, чтобы что-нибудь создать.
Ты лучше меня. Пожалуй, ты даже лучше любого, кого мне приходилось
слышать. Может быть, однажды ты станешь лучше Бека. Забавно: ты
станешь великой артисткой. И это все? Должно же быть что-то еще. Это
идиотизм - делать искусство своей религией, своим существованием.