"Александр Силецкий. Ослиный бальзам" - читать интересную книгу автора

- Верно! - подхватили за соседними столами.
- Фимка-Трепач, беги на площадь, сообщи всем! - приказал Старейшина. -А
ты, Зуська-Музыкант, бей в барабан, подымай праведную злость! Пошли,
ребята! Час настал!
И все шестьдесят мужчин, старые и молодые, разом встали, высочились из
кабака и двинулись по улице маршевым шагом, а Зуська-Музыкант что есть
силы лупил в свой старый барабан, и Фимка-Трепач орал, заходясь:
- Женщины и дети! Слушайте Фимку-Трепача! В поход отправляемся! Галактика
у наших ног лежит!
- А ну-ка, песню! - гаркнул Старейшина, шагая впереди колонны.
- Солнце, звезды и луна,
Вы подвластны нам сполна!
Весело на душе,
Эх, радостно на душе, да эх-эх-эх!.. - грянули шестьдесят мужских глоток.
А с базарной площади, побросав товары, катились женщины, хватали за руки
вояк и плакали, убивались: "На кого ж вы нас бросаете? Стойте, окаянные!",
а детишки, обретя нормальное свое обличье, прыгали по бокам колонны и
вопили, радостные до невозможности.
Зуська-Музыкант колотил самозабвенно в барабан, Фимка-Трепач чесал языком
не переставая, и вся процессия торжественно продефилировала по улице два
раза - от кабака до околицы и назад.
Потом все уморились и снова пошли пиво пить.
- Мы теперь не просто арретинцы, - с важным видом разглагольствовал
Старейшина, - мы теперь во Вселенной - самые умные, самые смелые. Пусть-ка
кто-нибудь попробует нас не похвалить!.. Так вдарим! Кулак - это сила, а
коли сила, то и правда. Ясно?
- Ясно! - поддержали его за соседними столами, и даже Рюшка-Спорщик не
осмелился возразить.
И Аришка-Трус промолчал, видя такое воодушевление, хотя, ох, как хотелось
ему поделиться своими опасениями: вдарить - оно, конечно, можно и принято
даже, но... как бы чего потом не случилось...
- Что еще важное нужно сделать? - задумчиво почесал плешивую макушку
Старейшина. - Да, вот что! Ну-ка, Гуска-Рисовалыцик, тащи сюда краски да
кисти! Вот тебе стена: увековечь на ней наш поход, да так, чтобы потомки,
глядючи, содрогались и перед нашими доблестями почтением преисполнялись.
Пока целы, и сами взбодримся немного.
- Ладно, - сказал Гуска-Рисовалыцик и встал из-за стола, подперев затылком
потолок.
Гуску все село знало, от мала до велика.
Художник он был и впрямь первостатейный - другого такого на всем белом
свете не сыскать.
Достаточно ему было взять кусочек угля или кисти с красками и нарисовать
что-либо, как тотчас его рисунки оживали и сходили с бумаги в этот мир,
наполняя его всякими премудростями и чудесами.
Собака, дерево, облако, река - все оживало у Гуски, и все он мог, умело
поработав ластиком и красками, обратить друг в друга.
Целый час трудился Гуска, разрисовывая стену.
И вышла удивительная панорама.
Двигались на ней арретинцы с триумфом по городам и весям, шли довольные и
решительные, а кругом все трепетали и с упоением кидали шапки вверх,