"Андрей Сидоренко. Как пройти на свободу (не оконч.) " - читать интересную книгу автора

руку, но не успел.
- Без прохода на свободу не попасть. Это не фантазия, - спокойно
настаивал Буцефал.
- Что же тогда, по-вашему, фантазия? - несмотря на раздражение, толстый
джентльмен не утратил любопытства.
- Свобода без прохода, - сказал Буцефал, как отрезал.
- Я с ним с ума сойду! Это невозможно слушать! - вскипел джентльмен.
- А вы и не слушайте, - вмешался Теодор, выходя вперед и поворачиваясь
лицом к слушателям. - Я, господа, о многом раньше не смел сказать - стыдно
было. И тебе, Бертран, не все говорил, хотя не раз пытался, а ты все куда-то
ускользал. Бывало, так прижмет, что сил нет, и вот, кажется, уже собрался с
духом, и готов произнести первые слова, но посмотрю в твои глаза - и
останавливаюсь. Ты - хороший человек, но...
- Да что же такого в моих глазах?! - по-дружески удивился Бертран.
- Чужбина, друг, - с отчаянием отвечал Теодор. - Мы хоть вместе много
времени проводим - пабы, бильярд, - но все это - не то, и далеко от меня. А
вот он, - Теодор через плечо указал на Буцефала, - пришел и как будто здесь
всегда и был. Он про свободу заговорил, но не так, как о ней в газетах
пишут, а иначе - по-человечески. Он действует, ищет ее, хочет в руки взять.
А те только говорят, но не делают, а если и делают, то все не то. Их
свобода - это, чтоб их не беспокоили лишний раз, и чтобы делать можно было,
что хочется. Но ведь этого мало! Такая свобода души не затрагивает, она к
самому человеку, по большому счету, вообще отношения не имеет, она лишь его
возможностей касается. Но ведь человек - не его возможности!
- А что он есть?
- Сущность и переживания, вот что.
- Прямо, какой-то психологический водевиль! - съязвил толстяк.
- И говорит он непривычно, кажется, где там уяснить, - продолжал
Теодор, - а я все-все понимаю. Мне всю мою прошлую жизнь как раз того и
нужно было, чтобы пришел кто-нибудь и вот так, как он, заговорил. Мне
совершенно ничего не надо из его слов растолковывать. Я, уверен, понимаю
больше, чем он говорит. Слышу, о чем он молчит...
- Тео, дружище, не лучше ли тебе остыть? - беспокоясь за друга,
заговорил Бертран. - Право, ты на перегрев пошел. Пойдем лучше пиво пить, ну
эту философскую муть к лешему!
- Он пришел, и у меня душа перевернулась, - не слыша Бертрана, с жаром
продолжал Теодор. - Все, что раньше было у меня не так: все невнятное,
туманное, разбросанное, все стало на должные места. И до того понятным и
простым оказался мир, Бертран, дорогой! Я задышал легко и свободу почуял,
она где-то рядом. У меня стыд кончился. Теперь в чем угодно признаться могу.
И, знаешь, ... я уверовал в него, как в Господа Бога... - Теодор осекся,
испугавшись того, что сам только сказал.
В мгновение среди собравшихся зевак и участников разговора воцарилась
гробовая тишина.
- Что за бред! Какой из него Господь?! Он сумасшедший! - прервал
молчание толстяк.
- Не сметь! - вскричал Теодор, и голос его сорвался на высокой ноте.
- Теодор, не горячитесь, прошу вас! - Буцефал мягко положил руку на
плечо Теодора. - Мне совершенно не обидно прослыть сумасшедшим, тем более,
что с точностью никто не знает, что кроется за этим словом. Согласитесь,