"Несбывшаяся Россия" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)

ВСЕМ РОССИЯНАМ, КОТОРЫЕ ОТЛИЧАЛИСЬ ДРУГ ОТ ДРУГА, ВЕРИЛИ В РАЗНЫХ БОГОВ, НО ДОГОВАРИВАЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ И НЕ ДОВОДИЛИ ДЕЛО ДО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ, ПОСВЯЩАЕТСЯ.

Глава 7 КАК ПРАВОСЛАВИЕ ДОГОВОРИЛОСЬ С ЯЗЫЧЕСТВОМ

…Итак, Владимир выбрал православие. В его времена апостольская Церковь оставалась еще единой.

Основные догматы всей Церкви, которую стали называть католической и апостольской, вырабатывали на первых семи Вселенских соборах III–VII веков. Со всех концов Римской империи съезжались священники обсуждать — во что же они, собственно, верят?

На востоке Империи западное «к» менялось на «ц», и «киник» превращался в «циника». А западное «т» на востоке менялось на «ф». «Католическая церковь» на востоке произносилась — «кафолическая», но значение слова не изменялось: «Вселенская». Вселенская апостольская Церковь.

Апостольской церковь назвала себя потому, что первыми иерархами этой Церкви были двенадцать апостолов, учившихся лично у Христа. Церковь считала, что апостолы могли делиться данной им Свыше благодатью. Возлагая руки на тех, кого посвящают в сан, старший иерарх Церкви делится своей благодатью с другими. Этот обряд так и называется «рукоположение». Так же и при благословении, когда священник крестит мирянина: он, рукоположенный, владеющий благодатью, делится этой благодатью с мирянином. А мирянин целует благословляющую руку, дающую ему толику благодати, пришедшей еще от апостолов и от Христа.

Не все священники смогли или захотели приехать на соборы. Не смогли те, кто жил за пределами Империи. Враждующая с Империей Персия не пропустила послов из Армении — первой в мире полностью христианской страны, крещенной еще во II веке по Р.Х. (Армения тогда была в составе Персидской империи.) Не смогли приехать послы с Малабарского берега Индии. Не захотели приехать сторонники епископа Якова, конфликтовавшего со всеми остальными епископами. Не приехали сторонники коптской Церкви из Египта, эфиопской Церкви из-за порогов Нила. Эти пять церквей не вошли в апостольскую Церковь; их так и называют — древние восточные церкви.

На соборах решали вопрос: какова сущность Христа? Как слита в нем человеческая и божественная природа? Во что должен верить христианин, чтобы быть прихожанином апостольской Церкви?

Соборы приняли догматы (от греческого dogma — мнение, учение, постановление) — утверждения, которые должен признавать истиной всякий христианин. Церковь считала себя вправе отлучить того, кто не согласен с ней и не признает ее догматов. Греческое слово «анафема» означает всего-навсего «отделение». Анафемствуя человека или духовное учение, Церковь заявляла, что отделяется от него, не считает человека или учение «своими», своей частью.

Церковь приняла сложную формулу, согласно которой человеческая и божественная сущности сливались в личности Христа нераздельно, но и неслиянно.

На Никейском соборе, в 325 году, приняли Символ веры: «Веруем во Единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И в Единого Бога Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, Единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного… рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через которого все произошло на небе и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Святого Духа. А говорящих о сыне Божием, что будто было время, когда Его не было, или будто не было Его до того, как родился Он, или произошел Он из не сущего, а также говорящих, будто Сын Божий из иной, нежели Отец, ипостаси, или сущности, или сотворен или изменяем — тех анафемствует кафолическая церковь».

Потом будут и другие версии Символа веры. В числе прочего они сильно разойдутся у католиков и православных, но этот, Никейский Символ веры, был первым — до раскола Церкви.

Соборы постарались привести в систему все, что известно о Христе, и отделить достоверные сведения от явно недостоверных. В конце концов, откуда вообще известно о явлении людям Христа? В годы правления императора Тиберия в Иерусалиме произошло НЕЧТО. Многие что-то видели и поняли… уж как сумели, так и поняли. Можно себе представить, какие фантастические и нелепые слухи ходили вокруг Богоявления, если невероятнейшими сплетнями сопровождается каждое вообще значительное событие?

А ведь во времена Христа фантазия людей не умерялась никаким образованием: даже таким скверным, какое получаем мы сейчас.

Соборы рассмотрели более двадцати одних только Евангелий, и лишь четыре из них были признаны заслуживающими доверия; эти Евангелия — от Луки, от Марка, от Иоанна и от Матвея — Церковь считает каноническими, то есть признанными. Остальные Евангелия названы апокрифическими — то есть за их подлинность и достоверность сообщаемого в них Церковь не может поручиться.

В той, первоначальной, Церкви не было единого главы. Церковь признала епископов самых важных городов Империи главнейшими епископами, патриархами. Патриарх сам рукополагал других епископов, и его авторитет был непререкаем на «его» территории.

В V веке в пяти главнейших городах Империи сели пять патриархов: Константинопольский, Антиохийский, Александрийский, Иерусалимский, Римский. Но вот условия, в которых они оказались, очень уж не одинаковы. И в этой разнице таился будущий раскол.

Патриарх Римский, Римский Папа, организовывал церковную жизнь в мире, где рухнула Империя, где не было того, кто сильнее Папы Римского по своей реальной власти. Папы Римские рано стали претендовать на светскую власть: на право занять свое, и очень высокое, место во всей феодальной иерархии.

Папы Римские организовывали церковь там, где порой и государства-то не было. На брошенных римлянами землях, где варварские племена и остатки бывшего населения сплетались в какой-то жуткий клубок, где шла, не прекращаясь, война решительно всех со всеми. Все церковнослужители Запада составили одну церковную иерархию — во главе с Ватиканом и с Римским Папой. Все церковные авторитеты подчинялись одному авторитету, Римского Папы.

На Востоке Церковь жила под покровительством, под сенью по-прежнему могучей Империи. Ей и не нужно было решать слишком много вопросов, связанных с имуществом и властью. Империя готова была дать все, в чем нуждается Церковь, — от денежных средств до вооруженной силы; и авторитет священника, готовность светских властей слушать его зависели только от личных качеств и репутации иерарха. На Востоке Церковь считала, что должна иметь лишь духовный авторитет.

Были и мелкие различия, восходящие к традициям, привычкам и обычаям греческого Востока и латинского Запада. Различия настолько мелкие, что они не могли быть причиной разрыва, они могли стать предлогом — и только. Предлогом они и стали, помимо основных причин, выраженных, впрочем, совершенно откровенно: не подчиняясь Папе Римскому, восточные иерархи ломали единство Церкви. Западная Церковь стала именовать восточных иерархов раскольниками-схизматиками.

И еще: западная Церковь оказалась динамичнее, активнее. Она готова была вносить отличия, поправки в Символ веры, изменять догматы, принимать решения, отличные от решений первых Вселенских соборов. Для иерархов восточной Церкви здесь таился великий соблазн… Еще больший, чем в претензиях западной Церкви на светскую власть и Римского Папы на главенство. Восточная Церковь была ортодоксальная: требовала, чтобы решения, принятые в IV–VI веках, оставались неизменны — как бы ни изменялась жизнь. Основные положения христианского вероучения, сформированные первыми семью соборами, объявляются «боговдохновенными» — абсолютно истинными, непререкаемыми, вечными, неизменными, непостижимыми разумом.

Стоит вдуматься в смысл самого слова «православие»: правильное славление Бога. Правильно — только оно. Славить Бога иначе, делать это по иным обрядам — неправильно! Восточная Церковь тоже «обзывалась», называя западных иерархов отступниками, неправославными — то есть как бы и не вполне христианами.

В XI веке дело дошло до того, что Константинопольский патриарх и Папа Римский взаимно отлучили друг друга от Церкви и прокляли друг друга. Восточная и западная Церкви перестали быть единым целым, и более того — стали враждебны. И теперь имело огромное значение, кому подчиняется епископ в варварских землях — Риму или Константинополю.

Можно по-разному относиться к претензиям папства на светскую власть. Позиция православных, настаивавших на том, что Церковь должна иметь только духовный авторитет, не вторгаясь в дела государственные и не получая властных полномочий, как-то все же благороднее. Да и больше соответствует евангельским словам Христа: «Богу Богово, кесарю кесарево».

Но встанем даже на каноническую позицию православия; будем считать вредной чепухой претензии папства на главенство в христианском мире, а догматы католицизма — заблуждением и ересью. Но и в этом случае централизация приводит к упорядочиванию религиозной жизни западного христианского мира. Католический мир и более однообразен, и более управляем.

Католические священники, окрестившие германцев, скандинавов, ирландцев, кельтов, поляков, чехов, Мазуров, литовцев, непримиримо боролись с язычеством. У них был единый центр, Рим. Единый источник авторитета и святости. Церковь плохо относилась к идее перевода Библии и Евангелий на живые языки. Она боялась потери смысла, искажения. Библию переводили с арамейского на греческий, а потом на латынь. Уже два перевода… многовато. Если человек хочет изучать, во что верит, — пусть учит латынь. Не хочет или не может — священник ему все объяснит.

Католическая церковь несла в себе не только веру в Единого Бога. Она несла в себе наследие античности. Западное христианство несло в себе — почти помимо собственной воли — идею священности договора, рационализм, огромное уважение и интерес к личности человека. Католики крестили язычников и делали их европейцами.

У православных с самого начала не было никакого единого центра. Патриарх в Константинополе был объявлен «вселенским», но править должен был «соборно» с остальными. А с XII века, после развала Византии, возникли четыре автокефальных патриаршества: в Константинополе, в Антиохии, в Иерусалиме и в Александрии. «Автос» по-гречески «самостоятельный», «кефались» — «голова». Значит, четыре самоголовых патриаршества.

Скрещивая язычников, греки создавали новые автокефальные церкви. А язычников они приобщали к Церкви — но не к той, что создала античность. На востоке каждый народ строил собственную автокефальную Церковь, но мог оставаться вне Европы.

На Руси долгое время не было своей патриархии, был только митрополит, подчинявшийся Константинопольскому патриарху.

Но никто с самого начала не исключал, что такая патриархия может появиться и Русская православная церковь тоже станет автокефальной.

Итак, Русь крестили. Что реально стоит за этим словом? В основном — серия насильственных действий властей. Владимир действовал, пустив в ход дружину. Для начала его дружинники порубали и пошвыряли в воду Днепра изваяния богов с того самого, старательно создаваемого капища… С пантеона.

Киевлянам это не особо понравилось. Отбить болванов они не могли и только бежали по берегу вслед за уплывающими бревнами. Особо тяжко пришлось Перуну: золотая борода и серебряные усы тянули вниз. В водоворотах Перунушко нырял, и народ орал с берега:

— Выдубай, боже!

Что можно перевести как «выныривай, боже»!

В конце концов Перун «дубнул», да и не «выдубнул». В этом самом месте на берегу поставили часовню, а потом монастырь. Так и назвали: Выдубецкий монастырь. Преподнесение христианства с позиции силы.

А потом дружина стала загонять в Днепр киевлян. Кто-то, наверное, и убежал, но вроде бы многих и загнали. Могу себе представить: дружина напирает конями, вопли, истошный женский визг, детский плач… И над всем этим безобразием — то ли насильственным купанием, то ли массовым заплывом — греческие священники. Большинство из них и по-русски-то не говорят, поют и читают молитвы на совершенно непонятном греческом языке.

Эти священники совершали какие-то полупонятные действия, махали крестами, а потом раздавали мокрым и злым киевлянам новые нательные кресты. Дружина потом внимательно следила, проверяла — носят ли кресты киевляне? Опять же дружина гоняла людей на богослужения.

Насильственно крестили и Новгород. Сперва уничтожили языческое капище под Новгородом, потом погнали креститься горожан. Только вот нрав у новгородцев был куда побойчее, чем у смиренных южан. Новгород восстал, не пожелал покорно плюхаться в Волхов. Посланными из Киева дружинниками руководил дядюшка Владимира, Добры-ня. Местным гарнизоном командовал посадник Путята. Вооруженная сила была у них. Бунт подавили, но в ходе усмирения язычников спалили чуть ли не полгорода. По этому поводу пошла поговорка: «Добрыня крестил Новгород мечом, а Путята — огнем».

Возникает естественный вопрос: а что делалось в городах, до которых не дошли дружины? И в бесчисленных деревнях, до каждой из которых ни с какой дружиной не дойдешь?

Естественно, на Руси и в правление Владимира и его ближайших потомков оставалось множество самых открытых язычников. До которых руки не доходили, да и дойти не могли.

Второй вопрос: стали ли христианами те, кого силой загнали в воду и над кем помахали крестом?

После 988 года на Руси появилось великое множество людей, которые кресты надели, осенять себя крестным знамением начали… Но простите, с какого бодуна они-то вдруг сделались христианами?

Христианство — это уж по крайней мере знание, во что ты, собственно, веришь. А откуда было взять хоть какие-то знания о Боге-Отце и о Христе 90 % населения тогдашней Руси?

На Руси не проводилась катехизация верующих. Катехизис — это краткое изложение христианского вероучения в форме вопросов и ответов. Выучивая «правильные» ответы, верующий хотя бы начинал представлять, чему же их учат, куда они попали, и какому Богу теперь они будут поклоняться.

Над русскими же и в Киеве, и в Новгороде совершали одно из таинств апостольской Церкви: их крестили, приобщали к Церкви, отрекались за них от дьявола. Но насколько они понимали, что вообще с ними делают? А если даже понимали, то откуда могли узнать о существе христианства? О сотворении мира, об ожидании Мессии, о Христе, Непорочном зачатии, троичности Бога? Да ниоткуда!

Прочитать в священных книгах? Грамотных на Руси — хорошо, если каждый сотый. Среди женщин — хорошо, если каждая тысячная.

И даже для этой исчезающе малой кучки грамотеев книг нет. Вообще нет. Совсем. На церковнославянский язык переведены с греческого богослужебные книги. Но не Библия и не Евангелия. Остромирово Евангелие переписано по заказу новгородского посадника Остромира в 1056–1057 годах. Через три поколения после крещения Руси. И написано оно на церковнославянском языке. Текст был понятен образованным, но не тем, кто говорил на местных племенных языках.

Насколько же понятны без священных книг, без толкований написанного в них и никейский Символ веры, и вообще все, что слышит человек на службе, — это вопросы и вопросы.

Расскажут священники? Но священников тоже нет. Пришедших из Греции на всю Русь явно не хватит, да и русского языка они не знают. Только в годы правления Ярослава «нача вера христианская плодитися и расширяти, и черноризцы (монахи. — А.Б.) почаша множитися, и монастыри починаху быти».[14]

Но и в годы правления Ярослава, и позже, в XI–XIII веках, священников не хватает катастрофически.

Кафедра митрополита появилась в Киеве только около 1037 года. Справедливости ради — в Скандинавии тоже проходил большой период времени между формальным принятием христианства и созданием Церкви как общественного института. В Швеции король Олаф крестился в 1008 году, а Церковь создана в Схенингене в 1248-м. В Норвегии христианство введено Олафом Святым (1015–1024), а Церковь оформилась только в середине XII века.

А уровень общей культуры и образования рукоположенных крайне низок. Может, рукоположение и добавляет им святости, но уж образованности вполне определенно не прибавляет. Большинству русских священников самим нужен «ликбез».

Эти века неопределенности вели к тому, что даже не язычество постепенно проникало в христианство… Скорее наоборот — это христианство медленно проникало в язычество.

Какое-то время, и немалое, язычество и жило себе параллельно с христианством.

Обилие земли, существование славянского востока очень помогало сохранять языческую дикость. Крестился только тот, кто хотел. Кто не хотел, мог выбирать — жить ли ему в густонаселенных местах, в городах, в долинах больших рек — там-то креститься придется. Или не креститься и уйти в менее населенные лесные места, где язычника не достанет никакая княжеская или церковная власть. А в случае бедствий, какой-то общей неприятности можно и вылезти из лесных дебрей, попугать недавних язычников, что все их беды — от забвения «правильных» богов. Провести, говоря современным языком, свою пропаганду.

Весь XI и XII века на Руси вспыхивали восстания язычников. Стоило начаться голоду, войне или эпидемии, всем тут же становилось ясно: это христианство виновато! Племенные боги гневаются, что их забывают, не почитают, не дают жертв.

В конце XI века, уже через сто лет после крещения, в Новгороде появился некий волхв и стал высказываться в этом духе. Мол, от христианства голод и всевозможные заболевания. Огромная толпа народа собралась вокруг волхва и слушала его вполне серьезно. Только дружинники и кучка горожан окружили князя Глеба Святославича. Никакие доводы словесные на волхва и его свиту не действовали.

Тогда князь поступил радикально: спрятал под одежду топор и подошел к волхву.

— Вот ты вещаешь о том, что ждет нас всех, и нескоро… — спросил князь. — А скажи — что будет с тобой самим сегодня?

— Великие дела совершу! — высказался умный волхв.

Молодец волхв! Не сказал, какие именно великие дела, — и тем самым дал себе возможность творить что угодно, а задним числом наименовать эти поступки великими делами. И говорить — вот, мои предсказания сбываются!

Но и князь оказался не лыком шит. Достал он из-под плаща топор и одним ударом развалил голову язычнику. Тот и пикнуть не успел. Народ, с одной стороны, понял намерения князя и разбежался: а ну как князь этим волхвом не ограничится? А с другой стороны, понял народ, что никакой он не святой, этот волхв. Собственной судьбы на считаные минуты вперед не видит, а туда же — вещает от имени вечности и на поколения вперед.

Еще в XIII–XIV веках в городах могли проявляться самые натуральные «волхвы» — то есть языческие жрецы, а православные вели с ними нешуточные баталии. Не всегда только словесные.

В летописях XI века утверждалось, что многие в деревнях приносят жертвы «бесам» — то есть языческим богам, жертвуют болотам и колодцам, молятся по языческой обрядности «под овином, или в роще, или у воды».[15]

По словам летописца, в начале XII века языческие обряды «творят вятичи и ныне».

Ростовскую землю окрестили во второй половине XI века усилиями епископов Леонтия и Исайи. Примерно в это же время окрещен и полуфинский Муром. Но это опять же — крещение городского населения.

В середине XII века монах Печерского монастыря Кукша был убит в земле вятичей — как миссионер, за проповедь христианства.

На Белом озере посланный из Киева Ян Вышатич в XI веке пришел с «попином» и с «отроками», то есть с младшей дружиной, с христианами. А все смерды в этой местности были язычниками и проповедей слушать не желали.

Финно-угорские племена на севере и северо-востоке Руси — сплошь язычники, по крайней мере до середины XIV века. Проповедников христианства они в лучшем случае прогоняли, а случалось — и убивали.

Время исчезновения язычества можно определить довольно точно: язычники кладут в погребения вещи, необходимые покойнику в ином мире. Этот «иной мир» язычника существенно не отличается от «этого» мира. Христиане верят, что в мире ином вещи покойнику не нужны, и их с ним не кладут.

Не кладут и сопроводительную пищу — корчаги с кашей, сосуды с водой и молоком, куски разрубленных туш. Христиане не кормят покойника, не дают ему пищу на время похода в иной мир.

Естественно, христиане не сжигают трупы. Наоборот, для них важно, чтобы труп сохранялся полностью, лежа на спине и головой на запад. Мессия придет с востока, там вострубит труба… И мертвые встанут, сразу лицом к Мессии.

Так вот — в домонгольское время языческие погребения известны по всей Руси. Везде. До середины XIII века не было на Руси области, в укромных уголках которой не жили бы и не справляли своих обычаев язычники.

В конце XIV веке на Западной Руси этого уже нет. Элементы языческого обряда доживают до середины — конца XIV века разве что в глуши белорусских лесов. Но и там этого немного.

В Волго-Окском междуречье только в XV веке окончательно перестали класть в могилу с покойниками веши: оружие, орудия труда с мужчинами; иглы, украшения с женщинами. Еще часть современников Дмитрия Донского и даже Ивана Третьего, особенно в деревнях, оставались язычниками.

В XV веке финское население окрестностей нынешнего Петербурга поклонялось деревьям и фантастическим растениям, которые похожи на овец и приносят ягнят. Впрочем, и русские показывали иностранцам шапки, сделанные из шкуры этих фантастических существ.

Жизнь многих поколений на Руси прошла в стране с двумя верами: языческой и православной.

Но и крещеные жили сразу в двух разных мирах: и в мире христианства, и в мире язычества. Не случайно же у всех первых князей по два имени. Ольга крещена как Елена. Владимир крещен как Василий. Именем Ярослава Мудрого названы два города: Ярославль и Юрьев. Оба города названы разными именами одного человека, потому что крестильное имя Ярослава Мудрого — Юрий.

Два имени имели и приближенные князей, бояре, и дружинники, и все простолюдины — все русские-русины, принявшие таинство крещения.

За этим обычаем — иметь имя христианское и имя языческое — стоит огромный пласт представлений, получивших название сначала в Церкви: двоеверие. Потом этот термин переняла и наука.

Двоеверие означает, что человек совершенно искренне ходит в церковь, крестится и молится Богу, вешает в дому иконы, крестит детей и уважает священников. Но так же искренне он почитает и языческих богов, и может поклоняться им, приносить жертвы, беседовать с ними. Тоже совершенно искренне. А если ему сказать о странном противоречии, он страшно удивится: «Но это же совсем другое дело!» В сознании двоеверцев одновременно существует и христианство, и язычество, и они как-то не особенно мешают друг другу. Постепенно, конечно, языческий пласт культуры тускнеет, слабеет, забывается, и через два-три поколения исчезает совсем. Об этом можно говорить так уверенно потому, что ничего нового и ничего специфичного для Руси в двоеверии нет. Такую стадию в своей духовной жизни прошли очень многие народы; ученые изучали явление на примере народов, крещенных в XVIII–XIX веках, и двоеверие изучено очень хорошо.

Как живут двоеверцы, прекрасно описал Тур Хейердал в своей книге про остров Пасхи. Его проводниками по миру языческих культовых пещер стали две местные дамы: Эрория и Марианна. Они ходят в церковь, слушают проповедь священника, выполняют все обряды. Они — католички. Но они одновременно верят в духов аку-аку, в колдовство, в прорицания и в необходимость приносить в жертву курицу перед тем, как идти в пещеру. Верят и в то, что происходят от кита, выброшенного бурей на берег. От самого натурального кита.

Правнучки кита, сжигающие курицу в земляной печи с присловьями древних молитв аку-аку, преспокойно идут в церковь, и ничто не мешает им считать самих себя и друг друга добрыми католичками.

Так и на Руси у многих христиан на всякий случай «был спрятан идол, выдолбленный или нарисованный».[16] А то попросишь чего-то у Христа, а он не сможет или не захочет дать… Лучше заручиться поддержкой более понятного и привычного бога.

По крайней мере, для всего домонгольского периода остается культ священных деревьев и камней. Причем священные дубы почитают даже князья: кланяются им; проезжая верхом, сходят с седла; привязывают, ленточки к ветвям…

Под 1096 годом помещена летописная история в Новгороде: о том, как новгородские мореплаватели попадали в рай и в ад. Для Средневековья естественно видеть рай и ад как некие географические пункты. Как места, в которые можно ехать… и приехать. Данте Алигьери тоже ведь описал ад как пещеру, в которую вполне можно войти… как в любую другую.

Но, во-первых, в самом описании рая и ада много языческого. И святые выглядят то ли князьями, то ли вождями. И бесы как-то подозрительно напоминают волхвов.

А во-вторых, известия о новгородцах, побывавших и в раю и в аду, всерьез обсуждают… епископы. От Данте могли шарахнуться рядовые миряне:

— Он побывал в аду и вернулся!!!

Но священники-то, тем более облеченные высоким саном, и не подумали бы обсуждать этот Дантов Ад, словно срисованный с греческого Аида или с римского Тартара. А вот смоленский епископ Мефодий Натарский очень даже обсуждал приключения новгородцев.

Новгородский архиепископ Василий Калика в своем послании к тверскому епископу Феодору Доброму тоже приводит примеры, когда новгородские мореплаватели попадали в ад или, скитаясь по морям, вдруг приплывали к острову, который оказывался раем.

По-видимому, и священники на Руси представляли себе потусторонний мир эдак очень материалистично… По-язычески.

В XI веке жен у воды уже не умыкают… не только положительные поляне, но и зверовидные древляне. Но и многоженство, и выкуп за невесту (его называют «вено») сохраняются очень долго, вплоть до XIV–XV веков.

Я уже упоминал — многие пытаются представить предков приличнее, чем они были… Но «говорить о безусловном господстве моногамного брака у полян еще в X веке… представляется преждевременным».[17] Уточню — и в XII веке тоже преждевременно. Согласно летописи, и в это время «многие без стыда и срама по две жены имеют».

Сохраняется и обычай левирата — право на жену покойного брата или на сестру покойной жены. Как Миндовг отнял жену у Довмонта, так и после убийства Ярополка князь Владимир женился на его вдове. Родившийся от этого союза Святополк считался законным.

В XI веке в княжеской среде законности ребенка придается уже большое значение.

Это Владимир был сыном от «рабы» Святослава, что не помешало ему сделаться наследником отца и князем. Сам Владимир имел пять «водимых», то есть законных жен. Тех, которых он водил вокруг священных деревьев и священного огня.

Но «Русская правда» в своих поздних списках, в XII веке, признает законность сожительства хозяина с рабыней и рассматривает вопрос — на какое имущество эти дети могут претендовать?

Кровная месть тоже сохраняется, по крайней мере до XV века. По «Русской правде», тот, кто виновен в увечье или в смерти, может откупиться от мести родственников, дает «виру».

Вопрос о вире рассматривают епископы… Вира — это обычай категорически не христианский. Преступника надо судить, никто не имеет право уходить от личной ответственности. Но епископы согласились брать с преступника виру! Брать — но в государственный доход, как штраф. То есть вира теперь платится не покалеченному и не семье убитого, а князю и в его лице — государству.

Как видно, даже священники на Руси мыслят порой как язычники. Они живут одновременно в христианском мире, где пространство украшено белокаменными храмами, людей называют христианскими именами, и живут эти люди по законам и миропорядку Церкви.

Но мир христианский причудливо перемешан с миром языческим. Где рощи и камни важнее храмов, жен можно иметь по нескольку, законны все дети, которых признал отец. За родственников тут мстят, но от мести вполне можно откупиться, давая виру.

Русь XI–XIII веков обычно называют христианским государством… Но гораздо правильнее назвать Русь государством двоеверным. Страной, князя которой можно назвать и Ярославом, и Юрием. В нем христиане и язычники уживаются бок о бок, чаще всего даже мирно.

А на северо-востоке Руси мир язычников ушел в прошлое еще позже, веке в XV.

Впрочем, и само христианство на Руси изменялось. Религия эта вообще-то более чем определенная и конкретная. Догматы христианства отработаны на Вселенских соборах и выражены в простых, рациональных формулах. И никакой параллельной веры христианство не предполагает. Язычник может думать об этом все что угодно. Он может считать, что вполне можно утром пойти в церковь, а днем — бросить жертвенный кусок в болото духам и привязать ленточку к ветке битого молнией дуба. Но христианин-то так не думает!

Христианин верит в Единого Бога и никогда не поставит никакое божество параллельно. Для него это — сотворение кумиров и смертный грех. И никаких религиозных действий по обрядам другой веры, поклонения никаким иным богам христианин себе не позволит.

К обрядам же Христианской Церкви ее сын относится не как к самоцели. Крещение, ношение креста, молитва, причащение, прикладывание к иконе важны как способ обращения к Богу. Личное обращение. Душа человека тянется к Отцу своему Небесному и проявляет это в совершении обрядов.

Христианство не знает жертвоприношений. Бога нельзя умилостивить подношениями, жертвами. Он не нуждается в жертвах. Алтарь в христианском храме — это стол, на который ставят Святые Дары — то есть плоть и кровь Христову. Это Бог приносит Себя нам в жертву.

Нельзя совершать обряд, нельзя молиться вместо другого. На Вселенских соборах специально оговорили: ни муж за жену, ни отец за сына обрядов совершать не может! У каждого есть своя душа, каждый лично обращается к Высшему.

На Руси греки крестили славян, но не приобщили их к наследию античной цивилизации. И толком не объяснили, во что же им следует верить.

Естественно, вчерашний язычник и начал использовать атрибуты христианства так же, как если бы они были предметами языческого культа. Он начал вести себя так, как если бы Бог был чем-то вроде Перуна, только главнее и больше.

До середины XV века — по всей Руси, в Московии и до XVII века в церквах висели вовсе не «общие» иконы. Каждая икона принадлежала данной семье, молиться на нее имели право только члены семьи или нескольких связанных родством семей: рода. Члены другой семьи или рода не имели право молиться на эту икону. Если они нарушали правило, их подвергали штрафу.

Иконы рассматриваются не как изображение, а как своего рода воплощение святого. От них требуют исполнения желаний семьи и обещают жертву: украшают цветами, вешают яркие тряпочки; свечка тоже рассматривается как жертва. Бывали случаи, когда иконы мазали куриной кровью или салом. Если иконы не исполняли просьбы, их наказывали: выносили из церкви, поворачивали лицевой стороной к стене, вешали вверх ногами, секли розгами.

Чем такое «христианство» отличается от идолопоклонства и чем такая икона отличается от вырезанного из дерева семейного божка-идола?

Но тут необходимо важнейшее уточнение: со всеми чертами двоеверия, со всеми признаками проросшего в церковную жизнь язычества происходит совершенно то же самое, что и со всеми другими чертами русской архаики: они медленно, но верно дрейфуют с запада на восток. На Западной Руси к XV веку с языческим поклонением иконе покончено.

А вот в XVI веке, после путешествия в Московию, один иностранный посол написал книгу, название которой предельно ясно отражает возникающие у европейца вопросы: «Христиане ли русские?» В ней приводятся, среди прочего, и истории про то, как приносят Христу в жертву кур прямо на пороге церкви, мажут иконы кровью…

Для заинтересовавшихся могу сообщить, что автор выносит положительное решение: да, несмотря ни на что, русские все же христиане! Книга на русский язык, разумеется, не переведена, а жаль. Читается она, как увлекательнейший детектив.

Точно таковы же и странности церковной службы. Если литургия служится на церковнославянском языке — хотя бы часть прихожан ее не понимала. Если служили две-три литургии одновременно, в разных приделах, то тем более смысл слов священника мало кто понимал. Люди в церкви могли беседовать, решать какие-то свои дела, не особо вникая в суть службы. Зачем? Ведь священник и так сделает все, что надо.

Русский мог наблюдать обряды, в священность которых он верил, но смысл которых оставался для него непостижим. Так язычник поручает шаману, волхву, колдуну, магу совершить нечто, ему самому недоступное и непонятное.

В православных храмах и Древней Руси, и Московии находят фрески, которые прихожанам заведомо не были видны. В сущности, это же чистейшей воды магия — Бог видит фрески? И все в порядке!

Даже сами священные тексты порой считались священными сами по себе. То есть священными становились буквы, страницы и переплеты. Форма, а вовсе не суть.

Но ведь христианство состоит не в том, что люди носят кресты; не в том, что совершаются обряды. Для формального принятия «христианства», без принятия его духа, еще на Вселенских соборах было создано свое название — «ОБРЯДОВЕРИЕ». И было четко оговорено — «обрядоверие» не христианство!

…Не берусь отстаивать подлинность этой истории, но говорят — примерно в середине XVI столетия отцы-иезуиты проникли в глубь Черной Африки. Их вел старый слух, что где-то южнее Эфиопии, за Великими Болотами, в краю саванн, населенных слонами и зебрами, живет черный народ, предки которого когда-то приняли крещение…

И слух подтвердился! Оказалось — есть такой народ, и этот народ свято хранил наследие предков, окрещенных египетскими миссионерами. Племя дружно плясало вокруг огромных, вкопанных в землю крестов, резало вокруг кур и коз, поливало кресты жертвенной кровью, просило Христа и его «мамми Марию» помочь в истреблении и последующем съедении соседнего племени, обещая за помощь принести в жертву всех пленных, захваченных у соседей…

Себя эти дикари называли христианами, своих шаманов — священниками, творимое безобразие — литургией.

Обрядоверие позволяло людям быть как бы христианами — а в действительности оставаться язычниками и сохранять самые архаичные представления.

На Западе тоже были язычники, и они тоже не рвались немедленно измениться. Но на Руси получилось так, что язычество вошло в христианство и стало как бы частью христианства.

В разных частях Руси разные обычаи становились атрибутами христианства, но везде считалось — они-то и есть нечто невероятно важное.

В Новгороде не было особой автокефальной церкви. Архиепископство новгородское мыслилось как часть Русской митрополии. Но традиции Новгорода так отличались от традиций Киева, а потом и Москвы, что похоже — дело все-таки шло к отделению.

Первоначально епископа в Новгороде ставили так же, как и любого другого православного иерарха. Но Новгород не был бы самим собой, не придумай он что-то свое. Он и придумал.

С 1156 года епископа в Новгороде стали выбирать… на вече.

Вече называло трех кандидатов: наиболее авторитетных служителей Церкви. Их имена записывались на пергаменте, посадник запечатывал пергамент своей печатью. Запись несли на другой берег Волхова, в Софийский собор, где в это время шла литургия. После окончания службы слепец или ребенок брал одну из записей, и оглашалось имя, на которое пал выбор: считалось, что ребенок или слепой не имеют собственного мнения, не выбирают. Случайность выбора гарантировала, что проявляется не воля людей, а высшая, Божественная, воля.

Уже выбранный на вече епископ ехал в Киев для посвящения и рукоположения.

В 1168 году новгородский епископ стал архиепископом, и его по-прежнему выбирали на вече. В глазах новгородцев он был не каким-то совершенно особым церковным чином, а как бы должностным лицом Господина Великого Новгорода, наряду с посадником и тысяцким.

Архиепископ стоял во главе исполнительной власти Новгорода — совета господ. Архиепископ ведал внешней политикой города, имел право суда, наблюдал за мерами весов, длины, объема при торговле.

В Московии считалось, что христианин должен ходить с бородой и спать после обеда.

На рубеже XV и XVI веков сорокашестилетний Василий III, седина в бороду, бес в ребро, женится на двадцатилетней Елене Глинской. Глинские только что «выехали из Литвы»; Елена просит молодого мужа сбрить бороду. Оказавшийся под каблуком царь сбривает… Церковные иерархи посвятили специальный собор этой важнейшей проблеме и сочли: бритье бороды есть тяжкий грех! Всякий сбривающий да будет отлучен от Церкви! Царь вынужден был снова бороду отпустить.

Правда, Елена-то, русская девушка Елена Глинская, дрянная девка, влезшая в постель к пожилому царю, ведь исходила из другой НОРМЫ. На Западной Руси православные бороды БРИЛИ.

Когда Дмитрий Иванович, так называемый Лжедмитрий, в 1605 году не будет спать после обеда, священники сурово выговорят ему: «Нечего вводит тут «латынские» обычаи! Православные после обеда спят!»

Но на Западной Руси сон после обеда никогда не превращался в религиозную догму, оставаясь личным делом каждого.

Так обычаи и традиции Московии пронизывают христианство, и вырастает совсем уж причудливая версия православия, которую неправильно будет назвать русской. Это московитское православие.

И везде местное язычество становилось частью православной культуры.

Русское язычество вошло в православие далеко не только невинными жаворонками из теста и блинами — солнечными знаками на Масленицу. Вовсе не только резными коньками крыш и расписными наличниками, не только свастиками и уточками с конской головой по подолам рубах. Если бы!

Язычество проявляется уже в понимании жилища, где живет как бы христианин. Русская изба организована по стародавним обычаям. Веками, по крайней мере до XIX века, сохранялись традиции строить дом: модель вселенной. Но что это за модель? Христианский храм — тоже модель, но вполне определенно христианская. В основу плана крестово-купольного храма положен крест, над которым раскинут полукруглый купол — символ небес.

А изба с ее символикой — вполне языческая модель мира. К тому же эта модель четко населена языческими божками. Дом русского православного — весьма своеобразное место, которое люди разделяют с домовым, с кикиморой, с банником, запечником, чердачником, подвальным и прочими созданиями. В этих божков верят вполне серьезно. Встречаются люди, которые общались с ними. Домовому приносят жертвы, кормят его. И с овинником нужно уметь договориться. И с чердачником.

Это уже, строго говоря, не двоеверие. Это пласт языческой культуры, которая живет внутри культуры христианской. Как ее неотъемлемая часть. На представления об этих существах распространяются вполне христианские понятия.

По представлениям христиан, непорочные младенцы могут видеть то, чего не видим мы, погрязшие в грехах взрослые люди. Насколько дети заслуживают названия непорочных — это вопрос не ко мне, но такое представление в христианском мире есть.

Только ведь непорочные могут видеть именно что существ божественного, горнего мира: ангелов, архангелов, святых. Тех, кого мы не можем видеть именно в силу нашей порочности. А вот бесов могут видеть как раз люди, упавшие ниже обычного человека; те, кто становится «достоин» лицезреть как раз тех, кого мы обычно не замечаем.

А в народных поверьях часто бывает так, что маленькая девочка видит кикимору. Взрослые ее видеть не могут, но дети — очень даже видят. Вроде бы кикимора — нечистый дух… Но получается так, что непорочные люди могут видеть нечисть — словно нечисть тоже свята и открывается тем, кто ритуально чист. Как хотите, но это не христианство! Здесь очень сильно смешивается христианское и языческое отношение к жизни. Языческое даже преобладает — потому что для язычника не очень важен источник магической силы. Кикимора и любой из святых для него уравнены по смыслу, как носители этой силы.

Разделять свое жилище с бесами совершенно не по-христиански.

Сколько написано о гаданиях в русской бане! Сколько рождественских историй… то веселых, то довольно жутких. Вдумаемся, что стоит за ними: после строительства новой усадьбы священник освящает все строения. Все созданное человеком освящается, изо всего изгоняются бесы. Кроме баньки.

В усадьбе человека, который называет себя христианином, остается строение, не освященное Церковью. Строение, в котором не полагается держать икон; строение, в котором может поселиться кто угодно. Атеисты могут веселиться, их дело. Вообще-то с банькой, с гаданиями в ней связано несколько вполне достоверных и весьма неприятных случаев, в том числе и подтвержденных людьми официальными — врачами «Скорой помощи» и милиционерами.

Так что ухмыляться ухмыляйтесь; как человек, склонный к злорадству, я даже буду немного доволен, если атеист поухмыляется, а потом прибежит с трясущейся нижней челюстью и без кровинки в лице. Такую картинку я наблюдал как-то, имел удовольствие. Но как человек гуманный и не склонный пособлять нечистой силе я бы вам советовал, дорогие читатели, быть все-таки поосторожнее.

А к тому же — ведь не освящали баньку, оставляли ее… ну, скажем так — любым желающим, как раз христиане. Те, что верили в нечистого духа и, если логически рассуждать, должны были держаться от него подальше, как подобает добрым христианам, людям верующим. Стало быть, знали, что делали?

Как происходит гадание, не забыли? В наше время случается, конечно, все что угодно. Как-то мои студентки очень повеселили меня, попытавшись погадать на суженого на пятом этаже шлакоблочного дома, в ванной комнате и в нейлоновых ночных рубашках.

Но вообще-то гадающие девицы должны приходить в баню в полночь, сняв украшения и нательные кресты, раздевшись до нижней (полотняной, конечно) рубашки. Белье тоже полагается снимать. Девушки должны выглядеть так же, как выглядели их прапра- и еще много раз прабабушки, задолго до прихода христианства на Русь. Если в предбаннике все же повешена икона (нарушение традиции и церковных правил — помещение-то не освящено), ее выносят. То есть остаются в освещенном свечами помещении, которое тоже выглядит как в незапамятные времена. Ну, и взывают к неким сущностям, если хотите — к существам, которые и должны открыть им имя и внешность суженого.

Иногда уверяют, что взывают, мол, к невинным древним языческим богам, и нет в этом ничего от бесов. Может быть. Но вообще-то есть твердое правило вовремя набрасывать платок на зеркало, в котором что-то приближается к смотрящей. Потому что если вовремя не накинуть, у бредущего по световому коридору к гадающей появляются рога, лицо страшно искажается, и эффекты, что называется, могут быть любыми.

Но если бесы тут и ни при чем — хорошо, пусть будут «невинные» языческие божества. Получается, что православный живет с ними в одном жилище и умеет поклоняться им.

По поводу гаданий в бане у меня, собственно, есть два вопроса. Первый очень прост, и мне доводилось задавать его православным священникам: «Скажите, получается, что русское православие сумело договориться с бесами и поделило с ними территорию? Так сказать, включило в себя веру в бесов и отводит место для молитвы бесам?»

На этот вопрос я до сих пор не получил внятного ответа ни у одного православного священника. Были продолжительные речи, и в том числе настойчивые предложения молиться, как только у меня возникнут подобные вопросы. Порой поднимались очень интересные и сложные проблемы, но вот прямого, ясного ответа — как надо понимать обычай не освящать баньку — я не получил.

Второй вопрос: «Освящают ли баньку в других православных церквах — скажем, в грузинской?»

На этот вопрос я ответ получил, и очень недвусмысленный: не освящают!

В общем, русский народный обычай.

Не знаю, как православные других автокефальных церквей, но вот что католики не знают никакого сговора с бесами — это факт. Ни гласного договора, ни негласного. С отношением западного христианина к нечисти очень легко ознакомиться, взяв в руки любую западную «фэнтези»: лучше всего Р. Толкина или Пола Андерсона, которого мне довелось читать в великолепном переводе А. Бушкова.[18] Впрочем, годится любой перевод. Из этих книг очень легко выяснить, что чем дальше от жилья людей, чем дальше от священных мест, тем больше вероятность встретиться с нечистой силой. Мысль же, что можно лежать в собственной кровати, а под тобой возится один… над тобой, на чердаке, второй… По огороду ступает мягкими лапами третий… Или что утром, когда семья садится за стол, пятилетняя девочка относит блюдце молока к печке: кикиморе, которую не видят папа и мама, но которую отлично видит девочка (сюжет нескольких народных сказок). Такая мысль европейцу непонятна, да, пожалуй, и неприятна.

Помню, я сопровождал по Сибири двух пожилых немцев: крестьяне из Вестфалии на старости лет решили попутешествовать. Для меня это был способ попрактиковаться в языке, пообщаться с новыми людьми, тем более из-за рубежа. Стояло лето 1992 года, и валютные деньги тоже были очень не лишними.

В деревне, в доме, где надо было ночевать, я стал подробно рассказывать, кто где должен жить в русской усадьбе. И вот эти немолодые, рассудительные, очень практичные люди, в молодости видевшие войну, люди, прожившие всю жизнь на уединенной ферме, где полагаться можно было только на самих себя, эти люди не на шутку испугались. Испугались, может быть, и сильно сказано, но было им очень неприятно и неуютно. Настолько, что я тут же попытался свести все к шутке и рассказывал больше о том, что такое клуб и леспромхоз. Впрочем, Ильза чуть позже не преминула спросить, крещен ли я и верю ли в Бога.

В последние годы многие традиции московского православия соблюдаются нетвердо. В данном случае это сказалось положительно: многие священники, рукоположенные после 1991 года, понятия не имели об этой традиции и баньку преспокойно освящали. Плохо ли это? Невежество — это очень дурно, но не было счастья — несчастье помогло.

Впрочем, православные на Руси поклонялись не только овиннику и домовому. Поклонялись и духам предков. До сих пор многие на родительский день идут на кладбище, где едят и пьют, а остатки еды оставляют на могильном холмике.

В Белоруссии верили, что в один из дней в году «прилетают деды» — то есть предки. Им клали еду, ставили молочка.

На Древней Руси в субботу накануне Пасхи полагалось плясать на кладбищах. В великий четверг сжигали пучки соломы, чтобы вызвать семейных покойников. Клали щепотку соли за оклад иконы, а потом использовали ее от разных болезней.

Смысл многих обычаев прочно забыт, но в народе твердо знали — их необходимо соблюдать! Например, перед Пасхой полагалось забрасывать небеленые холсты на крышу дома священника. И священник, сельский батюшка, старательно выполнял этот обычай. Он уже и сам не знал, и прихожане не помнили, что это они показывают свою работу Солнышку, светлому божеству Сварогу. Но обычай выполнялся не за страх, а за совесть.

Сейчас молодые священники, окончившие семинарию, приезжают в село из города. Это совершенно современные люди, и они не хотят выполнять этих обычаев, даже порой и не слыхали про них. А старушки осуждают: не по-христиански ведет себя батюшка.

Православные священники относились к пережиткам язычества очень неодинаково. Были иерархи, воевавшие с язычеством крайне последовательно. По современным понятиям, даже избыточно сурово. Запрещали, например, пляски и увеселения, как языческие «бесовские игрища».

А иные сами писали колдовские книги, вводили их в церковную литературу. Вызыватели духов встречались и в монастырях, а в свите Ивана Грозного известно несколько колдунов.

Во время беспорядков в Москве в 1603 году трупы лежали неубранные двое суток, и колдуны срезали жир у мертвецов для своих снадобий. Как видно, были потребители снадобий, и вряд ли колдуны всякий раз ждали народных бедствий, чтобы получить необходимое им вещество. Как видно, некоторая общественная практика по этой части в Московии сохранялась даже в XVII веке.

Видимо, на Руси не всегда так уж четко разделяли — от кого исходит сила? От Бога или от совсем иных существ? Священник, монах, вызывающий духов, — это своего рода шаман или волхв, только одетый христианином.

А культ юродивых?

Первое достоверное сведение о таком «божьем человеке» относится к XI веку. Юродивый Исаакий в Печерском монастыре в 1060—1070-х годах, «расслабленный телом и духом», всегда был одет в недубленую козью шкуру. Его мучили какие-то «видения»: по-видимому, галлюцинации. Монастырские повара издевались над Исаакием и заставляли его ртом ловить ворон. А он то собирал детей и одевал их в монашеские одежды, то вставал босыми ногами на раскаленную печь.

Летописец описывает приключения Исаакия не просто сочувственно, а вводит в такой важный документ, как летопись, повесть о «божьем избраннике».

Что означает почитание юродивых, блаженных — то есть не вполне вменяемых людей? Ненормальных почитают все дикие народы, все язычники. В сумасшедшего входит какая-то сила… Какая — это для язычника не очень важно.

Во время Кавказской войны XIX века цивилизаторский пафос привел в горы такого образованнейшего человека, как глава Черноморской линии генерал Анреп. Он искренне намеревался замирить горцев «силою своего красноречия».

«С ним были переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой-то старик, вероятно важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет. «Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!» — «Что же, ты хочешь сделать нас христианами?» — «Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры». После довольно продолжительной беседы горец встал с бурки и сказал очень спокойно: «Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить».

Я догадываюсь, что это-то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя конечно без всякого успеха».[19]

Чем отличается от этого горца русский человек, всерьез считающий «божьим человеком» того же бедолагу Исаакия или Василия Блаженного, именем которого стали называть (до сих пор называют) храм на Красной площади Москвы?

Почитание сумасшедших, одержимых, психически неполноценных вообще-то само по себе предельно далеко от христианства. Культ одержимых — это культ тех, в кого вошла какая-то неведомая сила. Вопрос: какая? Если не очень важно, что это за сила, такому человеку легко поклоняться…

Культ «блаженненьких», юродивых позволяет провести аналогии с культом шаманов. Шаман — это тот, в кого входит какая-то «иная» сила и кто благодаря ей становится посредником между миром людей и миром духов. Трудно, конечно, сравнивать шаманов — образованнейших, культурнейших людей своего общества — и одичалых грязных созданий, не вполне вменяемых и еще более диких, чем средний обитатель Руси. Но в этом смысле аналогия точнейшая — и в юродивого, и в блаженненького, и в шамана входит неведомая сила (совершенно не очевидно, что благая).

Юродивый оказывается своего рода шаманом христианского мира, и это уровень еще более примитивный, чем древнеиудейский культ пророков VII–II веков до Р.Х. Для иудеев-то как раз было очень важно: от кого исходит весть, разносимая пророком? Кто говорит его языком? Для иудеев в мире существовали силы добра, источником которых является Господь Бог, и силы зла, источник которых — падший ангел Господень, Сатана. Приходится признать, что для русских XI–XIV веков, а для московитов даже XV–XVI веков это разделение гораздо менее важно. Была бы сила, а наше дело — поклоняться. Что-то в духе поклонения черному камню Каабы, посланцу космоса или молнии, рухнувшей на дуб.

В сущности, что сделал Владимир? Он силой заставил принять новую систему ценностей! Владимир «перевернул» представления древних россов: свое родное язычество объявил признаком дикости, а веру в Перуна и Мокошь — неправильной верой в бесов. А чужую веру, веру врагов-византийцев, чьи храмы было так весело грабить, объявил истинной верой, которую хочешь не хочешь, а придется теперь принимать.

Но при этом язычество не уничтожалось, а входило в само православие. Католицизм не мог бы проделать такой штуки, а вот православие оказалось на нее способно. Почему?

…Христианская церковь видела мир как столкновения добрых и злых сил. Не было в мире ничего, что не было бы или праведным, или грешным. Любое решение императоров, любое явление в природе было или хорошим, святым, или плохим, грешным. Животные, даже минералы, звезды, народы и отдельные люди жестко разделялись на «положительных» и «отрицательных», святых и грешных.

В XIII веке католики признали существование рая, ада и кроме них — еще чистилища, особого места, где души проходят искупление мелких, не «смертных» грехов и попадают потом все же в рай. В западном христианстве появилось представление о нейтральном — о личностях, явлениях и поступках, которые не грешны и не праведны. И пока не затрагивалась сфера грешного и святого, западное общество могло изменяться, не ставя под сомнение свои важнейшие ценности. Научившись у арабов делать бумагу и создавая горнорудную промышленность, западные христиане и не грешили, и не приближались к святости.

Восточное христианство продолжало жить в мире, где не было ничего нейтрального — такого, что не было бы ни грешным, ни праведным. Благодаря этому византийские ученые состоялись как невероятнейшие моралисты, тратившие массу времени на объяснения того, как блаженны, скажем, птицы, склевывающие в садах насекомых, сколь велик Господь, сотворивший этих птиц, как они полезны для человека и вообще как хорошо, что они есть. Для них важны были не только, а часто и не столько факты, сколько их религиозно-морализаторское истолкование.

Если нет нейтрального, а только грешное и праведное, то как можно создавать что-то новое? Только «переворачивая» систему ценностей, как это сделал князь Владимир!

Но при таком «перевороте» старое не изживается, не уходит постепенно в небытие. Она начинает жить как нечто «плохое», но в то же время и необходимое. Как часть нового.

Язычество сделалось плохим, грешным, и прежние боги стали как бы демонами. Прежде священная, сука превратилась в животное, названием которого ругаются. Хранитель дома и домашнего очага — в полубеса домового. Леший, водяной и овинник из божеств стали «нечистью». Но они никуда не исчезли.

Великий знаток народных обычаев и нравов, Н. В. Гоголь старательно и любовно описывал мир народных представлений. В мире, созданном его фантазией, как-то не оказывается святых. Ну, нет их в сочинениях Гоголя! Но там есть Вий, есть ведьмы, русалки и мертвецы, встающие по ночам на кладбище. Есть бесы, которых вполне можно обыграть в карты. Гоголь — это уже XIX век.

Язычество не исчезло. Христианская Русь продолжала нести его в себе. Несет и по сей день.