"Владимир Шурупов. Рисунки углем (Искатель 1984, № 1) " - читать интересную книгу автора

церемонился...
- Товарищ лейтенант! - обратился Кузьмин. - Разреши мне с Газаевым
остаться. Кое-какие мыслишки появились...
- Давай, Леня, только аккуратно...
Кузьмин с Газаевым подождали, когда стихнут голоса, оставили у входа
Фомина и медленно пошли наверх. Не доходя несколько ступеней до чердака,
Кузьмин сказал:
- Володя, давай-ка в голос разговаривать.
- Зачем? - удивился горец, привыкший ходить тихо, делать все тихо.
- Шепота люди больше боятся, чем громкого голоса... Будут знать, что мы
не подкрадываемся, а идем и сами с собой разговариваем...
- Ох, и хитрый ты. Цыган, все про людишек знаешь... Только эти-то не
наши! Может, у них все по-другому? Может, им твой громкий голос как нож по
горлу?
- Черт их знает, только сдается мне, что людишки везде одинаковые,
только и отличаются друг от друга тем, что одни дети, другие взрослые, одни
женщины, другие мужчины, а уж все остальное из них силой делают...
- Я их и не разглядел... Может, страшилища какие?
- А если хорошенькие, какая разница? После смерти люди все одинаковые -
мертвые...
Приоткрытая ими, чуть скрипнула дверь, но маневр Кузьмина не
оправдался - хоть монашки и слышали их приближение, крик и визг был прежний.
- Садись на пороге, Володя.
- А что делать будем?
- Смотреть. Нож-то спрячь, чтоб не видели... Давай курить будем, а они
пусть смотрят... через нейтральную... Понял? Пусть к нам привыкают.
Продолжая говорить всякую всячину, Цыган следил за белыми фигурами в
глубине чердака.
Что-то неестественное, зловещее, противное душе человеческой было в
этой картине. Они уже не кричали. Молчали. Неподвижно застывшие между полом
и потолком. Цыган прикинул, что через час солнце осветит чердак и даст
разглядеть их как следует.
Ему казалось, что монашки свыклись с их присутствием, так тихи и
безучастны они были. Он решил опять сделать шаг к примирению.
Результат был прежним.
- Какие ж связки надо иметь, чтоб так вопить! - буркнул Цыган.
Он снова отступил к порогу и стал знаками объяснять, что не будет
ходить к ним, а будет стоять на пороге. Он так сосредоточенно и серьезно
жестикулировал, что Газаев хмыкнул:
- Ты что это, Кузьмин, языком жестов занялся?
- Если тебе, темному горцу, понятно, что это язык жестов, пусть и эта
психованная Европа нас поймет... Я же в свое время был и актером, и
циркачом, и художником... Всем понемногу... А сейчас мы им про
демаркационную линию объясним.
Кузьмин сделал шаг вперед. Крика не последовало. Жестами он стал
объяснять им новую ситуацию: вот дальше этой линии, именно этой, не ступит
ни шагу.
- Зачем это? - удивился Газаев.
- Ни за чем, пропади они пропадом, просто налаживаю переговоры, пусть
думают: "Что это там русский солдат вытворяет?"