"Станислав Шуляк. Кастрация" - читать интересную книгу автора

лапают своих патлатых подружек, и те, и другие что-то жуют, поминутно
сплевывая на асфальт. Два музыкальных театра, один подле другого, успевшие
уже поглотить несколько сотен вечерних зевак, специально пришедших, чтобы
поглощать, в свою очередь, предлагаемые им незамысловатые шоу, сверкают
светом электрических гирлянд на фасадах, рядом движущаяся реклама силится
убедить всякого прохожего в исключительности идущего представления. У входов
в оба театра пустыннее, нежели где-нибудь в других местах, как будто бы всех
засосало вовнутрь разряжением.
Иду домой. Мне, наверное, давно бы следовало сделать это, думаю я. У
меня иногда бывают ощущения какой-то истекающей и входящей в меня незримой,
бездымной энергии в некоторых уголках моего дома, и, наверное, я втайне
надеюсь и сегодня почувствовать это. Может быть, заряжусь я этой энергией,
может быть, вольется в меня какая-то новая сила, которая меня укрепит. Будто
по шатким мосткам иду я по влажному тротуару, и, если только сорвусь я, то
сорвусь лишь в себя самого. Казалось бы, мне сейчас себя особенно не за что
корить, но не повод ли для того ищу теперь в моем напряжении настойчивости?!
Измучить, конечно, я себя не смогу, но также не выходит и вывести в
благость. Без доброго умысла. Заранее.
По дороге захожу в бар со странным названием "Аргус", странным для
бара, пожалуй. "Аргус" находится в десяти минутах ходьбы от моего дома, но я
отчего прежде не бывал здесь, предпочитая этому бару два-три других тоже у
моего дома. Здесь полумрак, вспышки прожекторов, и по смуглым стенам пятна
холодного света блуждают, гремит музыка в глубине зала. В зале, в стенах
глубокие темные ниши, длинные закоулки, отчего, войдя, не сразу нахожу
стойку. Возле стойки околачиваются несколько типов в кожаных куртках, с
обритыми головами, и только у каждого по небольшой копне густых волос на
темени, подобной оазису, у всех подведенные глаза, словно у педерастов, у
некоторых в ушах серьги, и очень жесткие колючие взгляды у всех, в каждом
вздохе у них убежденное надругательство над всеми заповедями смирения, вся
видимость их излучает агрессию и бешенство; кажется, всякий из них способен
сразу же завестись в любое мгновение, пускай даже от косого взгляда или от
того, что еще может там ему не понравиться, и будет он уже тогда бить,
крушить, ломать, калечить до тех пор, пока или не убьет своего противника,
или сам не будет убит в том случае, если напорется на более ловкого,
сильного и удачливого. Существование, протекающее по направляющим
инстинктов. Меня сейчас не особенно беспокоит опасность, исходящая от них,
может быть, я даже хочу, чтобы им что-нибудь во мне не понравилось, я не
задумываюсь о том, что может случиться тогда, у меня внутри что-то
подрагивает и звенит, и я спокойно разглядываю этих типов, долго, пристально
и не скрывая своего отвращения. Потом мне надоедает их разглядывать, я
заказываю два коктейля, сажусь за свободный столик и не спеша потягиваю из
стакана прохладный напиток. Почему же не так? Я не трону чужих находок.
Ирония веры.
Хорошо, что меня здесь никто не знает, думаю я, прикосновение чьей-то
общительности было бы для меня сейчас нестерпимо, в особенности такой, на
которую нужно было бы отвечать дружественностью и радушием. В баре немало и
другой публики, все молодежь, в основном, я иногда рассматриваю остальных с
ленивым любопытством. Щуплые юнцы парами сидят за столиками у входа, еще
несколько человек постарше, должно быть, работники из каких-нибудь
мастерских. Я думаю о постоянных посетителях мест такого рода, вчерашних