"Бруно Шульц. Санатория под клепсидрой" - читать интересную книгу автора

лотерейных билетов.
То слева, то справа перебегали им дорогу кошки, снился черный пес и
чесалась ладонь. Иногда они писали письма по письмовникам, обстоятельно
налепляли марку и препоручали написанное - оставаясь в сомнении и полные
недоверия - почтовому ящику, в который стукали кулаком, как если бы его
будили. Во снах же их потом летали белые голуби с конвертами в клювиках и
таяли в поднебесье.
Последующие страницы возносились над юдолью дел будничных в сферы
чистой поэзии.
Были там гармоники, цитры и арфы, некогда музыкальные орудия ангельских
хоров, сегодня же, благодаря промышленному прогрессу, пришедшие по
общедоступным ценам к простому человеку, к богобоязненному люду для
ободрения сердец и пристойного увеселения.
Были там шарманки, подлинные чудеса техники с укрытыми в нутре
флейтами, горлышками, дудками и губными гармониками, сладостно выводящими
трели, точь-в-точь гнездовья всхлипывающих соловьев, - бесценное сокровище
для инвалидов, источник прибыльных доходов для калек и вообще необходимые в
каждом музыкальном доме. И шарманки эти, чудно расписанные, можно было
видеть странствующими на закорках невзрачных серых старичков, лица которых,
обглоданные жизнью, были словно затянуты паутиной и совершенно неотчетливы,
лица со слезящимися остановившимися глазами, потихоньку вытекавшими, лица,
обезжизненные, столь же выцветшие и невинные, как потрескавшаяся от
всяческой погоды кора деревьев, и пахнущие уже только дождем и небом, как
она.
Они давно запамятовали, как звались и кем были, и таково потерянные в
себе, шаркали, подогнув колени, брели мелкими ровными шажками в своих
огромных тяжких башмаках по линии совершенно прямой и однообразной, среди
извилистых и замысловатых дорог прочих прохожих.
Посвежевшие от холода и погруженные в насущные дела дня, они неприметно
выбирались в белые бессолнечные предполудни из толпы, утверждали на
перекрестке под желтой полосой неба, перечеркнутой телеграфным проводом, в
гуще людей, тупо спешащих с поднятыми воротниками, шарманку и начинали - но
не с начала, а с места, где прервали вчера, - свою мелодию: "Дэйзи, Дэйзи,
дай же мне ответ...", меж тем как из труб воспаряли белые султаны пара. И
странное дело - мелодия, едва возникнув, сразу угадывала в свободную паузу,
на свое место в том времени и местности, как если бы от века принадлежала
этому дню, погруженному в себя и в себе затерянному, а в унисон ей текли
мысли и серые заботы спешащих.
И когда через какое-то время она кончалась долгим, протяжным взвизгом,
выпотрошенным из шарманки, которая заводила совсем про другое, мысли и
заботы замирали на миг, словно бы в танце, чтобы сменить шаг, а потом, не
раздумывая, начинали вертеться в обратную сторону, в такт новой мелодии,
издаваемой шарманочными дудками: "Маргаритка, дар ты мой бесценный..."
И в тупом индифферентизме того утра никто не заметил даже, что суть
мира радикально переиначилась, что существовал он уже не в такт "Дэйзи,
Дэйзи...", но совсем наоборот - "Мар-га-ри-тка..."
Переворачиваем еще страницу... Что это? Дождь ли сеется весенний? Нет,
это чиликанье птичек сыплется серой дробью на зонтики, ибо тут предлагают
нам настоящих гарцских канареек, клетки, полные щеглов и скворцов, корзинки
с крылатыми певцами и говорунами. Веретеноподобные и легкие, словно набитые