"Василий Шукшин. Из детских лет Ивана Попова" - читать интересную книгу автора

и дочитай.
Что с ней было делать? Брал книжку обратно, терпел дня два и шел опять.
Потом я наловчился воровать книги из школьного книжного шкафа. Он стоял в
коридоре, шкаф, и когда летом школу ремонтировали, в коридор - вечерком,
попозже - можно было легко проникнуть. Дальше - еще легче: шкаф
двустворчатый, два колечка на краях створок, замок с дужкой... Приоткроешь
створки - щель достаточна, чтоб пролезла рука: выбирай любую! Грех
говорить, я это делал с восторгом. Я потом приворовывал еще кое-что по
мелочи, в чужие огороды лазил, но никогда такого упоения, такой зудящей
страсти не испытывал, как с этими книгами.
Маме нравилось, что я много читаю. Но вот выяснилось, что учусь я в школе
на редкость плохо. Это пришла и рассказала учительница. Они с мамой тут же
установили причину такого страшного отставания - книги. (Парень-то я был
не такой уж совсем дремучий.) А тут еще какая-то дура сказала маме, что
нельзя, чтобы парнишка так много читал, что бывает - зачитываются. Мама
начала немилосердно бороться с моими книгами. Из библиотеки меня выписали,
дружкам моим запретили давать мне книги, которые они берут на свое имя.
Они, конечно, давали. Мама выследила меня дома, книжки отняла, меня
выпорола... Я стал потихоньку снимать, с чердака книги, украденные раньше
в школьном шкафу. (Эта лавочка со школьными книгами к тому времени для
меня кончилась: обнаружили пропажу, переделали запор. В краже книг
обвинили плотников: зачем они на свои самокрутки достают и дерут книги,
которые так нужны школе. Для этого есть старые газеты. Плотники клялись,
что они ни сном ни духом не ведают, куда девались книги - они не брали.) Я
снимал книги с чердака и перечитывал уже читанное. Я делал это так:
вкладывал книгу в обложку задачника и спокойно читал. Мама видела, что у
меня в руках задачник, и оставляла меня в покое и еще радовалась, наверно,
что я сел наконец за уроки. Подумай она нечаянно, что нельзя же так
подолгу, с таким упоением читать задачник - подумай она так, мне опять
была бы выволочка.
На мое счастье, об этой возне с книгами узнала одна молодая учительница из
эвакуированных ленинградцев (к стыду своему, забыл теперь ее имя), пришла
к нам домой и стала беседовать со мной и с мамой. (Наши женщины, все
жители села очень уважали ленинградцев.) Ленинградская учительница узнала,
как я читаю, и разъяснила, что это действительно вредно. А главное,
совершенно без всякой пользы: я почти ничего не помнил из прочитанной уймы
книг, a значит, зря угробил время и отстал в школе. Но она убедила и маму,
что читать надо, но с толком. Сказала, что она нам поможет: составит
список, и я по этому списку стану брать книги в библиотеке. (Читал я
действительно черт знает что: вплоть до трудов академика Лысенко - это из
ворованных. Обожал также брошюры - нравилось, что они такие тоненькие,
опрятные, отчесал за один присест и в сторону ее.)
С тех пор стал я читать хорошие книжки. Реже, правда, но всегда это был
истинный праздник. А тут еще мама, а вслед за ней и Таля тоже проявили
интерес к книгам. Мы залезали вечером все трое на обширную печь и брали
туда с собой лампу. И я начинал... Господи, какое жгучее наслаждение я
испытывал! Точно я прожил большую-большую жизнь, как старик, и сел
рассказывать разные истории моим родным, крайне заинтересованным
благородным людям. Точно не книгу я держу поближе к лампе, а сам все это
знаю. Когда мама удивлялась: "Ах ты, Господи! Гляди-ка! Вот ведь что на