"Василий Шукшин. Чередниченко и цирк" - читать интересную книгу автора

наговорил сорок бочек - и нету. Нет, схожу увижусь... Скажу, что срочно
отзывают на работу, телеграмму получил. Уеду - спишемся, мол. И все. И
постараться не попасть ей на глаза в эти дни на улице. Они скоро уедут".
С тем и заснул Чередниченко. И крепко спал до утра. Во сне ничего не
видел. На другой день Чередниченко загорал на пляже... Потом, когда
представление в цирке началось, пошел к цирку.
Служитель встретил Чередниченко, как родного брата.
- Вам письмишко! - воскликнул он, улыбаясь шире своей шляпы. И погрозил
пальцем: - Только наших не обижа-ать.
Наверно, еще хотел получить трешку.
"фигу тебе,- подумал Чередниченко.- Жирный будешь. И так харя-то треснет
скоро".
Письмецо было положено в конверт, конверт заклеен. Чередниченко не спеша
прошел к скамеечке, сел, закурил...
Под брезентовым куполом взвизгивала отвратительная музыка, временами
слышался дружный смех: наверно, длинноволосый выкомаривает.
Чередниченко, облокотившись на спинку скамьи, немного посвистел...
Конверт держал кончиками пальцев и слегка помахивал им. Поглядеть со
стороны, можно подумать, что он, по крайней мере, раза три в неделю
получает подобные конверты и они ему даже надоели. Нет, Чередниченко
волновался. Немного. Там где-то, внутри, дрожало. Неловко все-таки. Если,
положим, ему пришла такая блажь в голову - идти сватать женщину, то при чем
здесь сама эта женщина, что должна будет, согласившись, остаться с носом?
Чередниченко вскрыл конверт.
На листке бумаги было написано немного... Чередниченко прочитал.
Оглянулся на цирк... Еще раз прочитал. И сказал вслух, негромко, с
облегчением:
- Ну вот и хорошо.
На листке было написано:
"Николай Петрович, в сорок лет пора быть умнее. Ева".
А ниже другим почерком - помельче, торопливо: "А орангутанги в Турции
есть?"
Чередниченко еще раз прочитал вторую фразу, засмеялся:
- Хохмач.- Он почему-то решил, что это написал клоун.- Ну, хохмач!.. У
меня совесть есть, дорогой мой, совесть. Вам этого не понять.
Чередниченко встал и пошел по улице - в сторону моря. Мысленно отвечал
Еве: "Умнее, говоришь? Да как-нибудь постараемся, как-нибудь уж будем
стремиться, Игнатий Евович. Все мы хочем быть умными, только находит порой
такая вот... Как говорят, и на старуху бывает проруха. Вот она, проруха, и
вышла. Советуешь, значит, быть умнее Николаю Петровичу? Ах, дорогуша ты моя
усатая! Хотя, конечно, ты же по веревке умеешь лазить, кому же и
советовать, как не тебе - "мне сверху видно все"! Ты лучше посоветуй
длинноволосому, чтоб он с другой какой-нибудь не ушлепал сегодня. А то
ушлепает, будешь одна куковать вечер. А тебе вечер просидеть одной никак
нельзя. Как же! Жизнь-то дается один раз, тело пока еще гнется, не
состарилось. Как же вам можно вечер дома посидеть! Нет, это никак
невозможно. Вам надо каждый день урывать - "ловите миг удачи"! Ловите,
ловите... Черти крашеные".
Чередниченко опустил конверт в мусорную урну, вышел на набережную, выпил
в ларьке стаканчик сухого вина, сел на лавочку, закурил, положил ногу на