"Василий Шукшин. Одни" - читать интересную книгу автора

Василий Шукшин

Одни

Шорник Антип Калачиков уважал в людях душевную чуткость и доброту. В
минуты хорошего настроения, когда в доме устанавливался относительный мир,
Антип ласково говорил жене:
- Ты, Марфа, хоть и крупная баба, а бестолковенькая.
- Эт почему же?
- А потому... Тебе что требуется? Чтобы я день и ночь только шил и шил? А
у меня тоже душа есть. Ей тоже попрыгать, побаловаться охота, душе-то.
- Плевать мне на твою душу!
- Эх-х...
- Чего "эх"? Чего "эх"?
- Так... Вспомнил твоего папашу-кулака, царство ему небесное.
Марфа, грозная, большая Марфа, подбоченившись, строго смотрела сверху на
Антипа. Сухой, маленький Антип стойко выдерживал ее взгляд,
- Ты папашу моего не трожь!.. Понял?
- Ага, понял,- кротко отвечал Антип.
- То-то.
- Шибко уж ты строгая, Марфынька. Нельзя так, милая: надсадишь сердечушко
свое и помрешь.
Марфа за сорок лет совместной жизни с Антипом так и не научилась
понимать; когда он говорит серьезно, а когда шутит.
- Вопчем, шей.
- Шью, матушка, шью.
В доме Калачиковых жил неистребимый крепкий запах выделанной кожи, вара и
дегтя. Дом был большой, светлый. Когда-то он оглашался детским смехом;
потом, позже, бывали здесь и свадьбы, бывали и скорбные ночные часы
нехорошей тишины, когда зеркало завешено и слабый свет восковой свечи -
бледный и немощный - чуть-чуть высвечивает глубокую тайну смерти. Много
всякого было. Антип Калачиков со своей могучей половиной вывел к жизни
двенадцать человек детей. А всего было восемнадцать.
Облик дома менялся с годами, но всегда неизменно оставался рабочий уголок
Антипа - справа от печки, за перегородкой. Там Антип шил сбруи, уздечки,
седелки, делал хомуты. И там же, на стенке, висела его заветная балалайка.
Это была страсть Антипа, это была его бессловесная глубокая любовь всей
жизни - балалайка. Антип мог часами играть на ней, склонив набочок голову,
и непонятно было: то ли она ему рассказывает что-то очень дорогое, давно
забытое им, то ли он передает ей свои неторопливые стариковские думы. Он
мог сидеть так целый день, и сидел бы, если бы не Марфа. Марфе
действительно нужно было, чтобы он целыми днями только шил и шил: страсть
как любила деньги, тряслась над копейкой. Она всю жизнь воевала с Антиповой
балалайкой. Один раз дошло до того, что она в гневе кинула ее в огонь, в
печку. Побледневший Антип смотрел, как она горит. Балалайка вспыхнула
сразу, точно берестинка. Ее стало коробить... Трижды простонала она почти
человеческим стоном - и умерла.
Антип пошел во двор, взял топор и изрубил на мелкие кусочки все заготовки
хомутов, все сбруи, седла и уздечки. Рубил молча, аккуратно. На скамейке.
Перетрусившая Марфа не сказала ни слова. После этого Антип пил неделю, не