"Николай Шпанов. Ураган" - читать интересную книгу автора

Повторю то, что установлено врачами, - говорил Ивашин звонким голосом, на
ударениях срывавшимся в высокие ноты. - Глазные яблоки летчика выпучены за
пределы век; кончик носа оторван, все лицо изранено и изрезано. Значит,
капсула не была закрыта. Почему? Вина конструкции или летчика? Так или
иначе, сильный удар воздуха по животу вызвал прилив крови к лицу, раздул
его. Воздух, сдавивший горло, пришлось удалять желудочной помпой...
Будь на месте Ивашина кто другой, Андрей не удержался бы от повторения
того, что говорил вчера: "Дело не в капсуле, а в капитане Семенове". Но
сейчас Андрей не возражал. Он любил своего бывшего учителя, как летчик
только может любить человека, которому обязан всем авиационным, что в нем
есть. Эта любовь дожила в Андрее до зрелых лет почти в том же мальчишеском
виде, в каком она в школе, а потом в академии заставляла смотреть на
любимого наставника как на образец летающего человека. Впрочем, Андрей не
был исключением: большинство тех, кто прошел через руки Ивашина, сохранили
такое же чувство.
Ивашина уважали. Знали: он никогда не станет утверждать того, во что сам
не верит. Будь хоть трижды предписано. Ивашин считался "самым трудным"
генералом в ВВС. Быть может, отчасти это и создавало ему ореол неподкупной
прямоты и резкости - репутацию человека, готового отстаивать свои взгляды
и своих подчиненных перед старшими начальниками с риском для собственного
благополучия. Впрочем, эти качества, положительные во всяком офицере, у
Ивашина с годами начинали перерастать в свою противоположность. Это
смахивало на что-то вроде бравады, не всегда способствовавшей укреплению
дисциплины.
Чуть-чуть ироническое выражение не сходило с лица Ивашина и тогда, когда
он говорил самые серьезные вещи. Коротко остриженные белесые волосы вокруг
небольшой лысины завивались в наивные кудряшки, какие к лицу деревенскому
парнишке, а не авиационному генералу. Они вздрагивали и пушились всякий
раз, когда Ивашин в запале беседы встряхивал головой. А встряхивал он ею
то и дело - в полную силу своего неугомонного темперамента, на первый
взгляд никак не вязавшегося ни с курносым лицом, ни со срывающимся на
фальцет, совсем "не генеральским" голосом. Трудно было себе представить,
что такой напор жизненных сил держится в человеке за шестьдесят лет. А вот
попробуй-ка разберись, когда на тебя уставятся глаза генерала: смеются они
оттого, что он вовсе и не сердится, или оттого, что он не может без смеха
глядеть на такого дурака, каким ты чувствуешь себя под его взглядом?
- Отчет о физическом состоянии капитана Семенова, - говорил Ивашин, -
можно закончить тем, что его тело едва ли не по всей своей поверхности
имеет повреждения от ударов. Врачи говорят, что после длительного лечения
зрение, вероятно, восстановится, но глаза навсегда сохранят повышенную
чувствительность к свету и медленную адаптацию к темноте. Питание будет
ограничено вследствие повреждения печени. Если в дальнейшем летчик и будет
пригоден к полетам, то разве только на легких тренировочных самолетах.
Иными словами, он потерян для боевой работы, не говоря уже о гиперзвуковой
авиации.
Подняв голову, Андрей столкнулся с многозначительным взглядом Ивашина.
Значит, все же, по мнению генерала, именно он, Андрей, виноват в том, что
авиация потеряла летчика первого класса капитана Семенова?
А Ивашин, словно нарочно, настойчиво повторил:
- Да, потерян хороший летчик, из строя выбыл способный офицер.