"Николай Николаевич Шпанов. Домик у пролива" - читать интересную книгу автора

Так порознь, каждый сам по себе, они прошли до угла широкой улицы. За нею
открылась бухта. Она засыпала. Тяжелое, непроницаемое небо опустилось к
самой воде Оно было так плотно, что казалось - вот-вот раздавит пароходные
мачты, трубы, палубные надстройки судов. Все, что было выше десятка
метров, исчезло, поглощенное небом. От пароходов остались только неверные
силуэты, зажатые между черным небом и еще более черной водой. Редкие точки
иллюминаторов едва светились. Жидкие стрелки света, дробясь и ломаясь,
кое-где прочерчивали воду. Только по этим штрихам и можно было сказать,
что там не черная бездна, а поверхность бухты.
Иллюминаторов было мало, потому что в большинстве своем пароходы были
грузовые. От этого рейд засыпал в неприветливой угрюмости, в безмолвии и
неподвижности, словно мертвые корабли погрузились в мертвое, холодное
небытие черной воды.
За дальним мысом изредка устало проблескивало сквозь мучную тьму
голубоватое острие прожектора и тотчас же пугливо пряталось за гору.
Но Ласкин, бывший Фохт, не был ни любителем природы, ни вообще
чувствительным человеком. Даже в далекие времена юнкерства, когда
приходилось, отдавая дань девичьей сентиментальности, восторгаться луной,
сиренью и соловьями, он делал это чисто механически, по раз навсегда
заученному трафарету. Сегодня же все удивительное, что происходило в небе
и на воде и чем природа стремилась заинтересовать и обогатить человеческий
глаз и воображение, вовсе миновало Ласкина. Его больше интересовала
открывшаяся впереди перспектива улицы, размашистой дугой огней опоясавшей
бухту. Это была первая улица первого большого города, в котором ему
довелось быть после скитаний по деревням Китая. Огни улицы звали к себе. В
них мелькали тени людей, проплывали силуэты женщин. Будь Ласкин один, он,
наверно, забыл бы преподанные ему при вербовке правила конспирации. Но в
десяти шагах перед ним озабоченно семенил прачка. Ласкин с сожалением
оторвал взгляд от веселых огней: прачка свернул за угол. Сразу стало
темно. Фонари едва теплились красными волосками ламп. Ноги неуверенно
скользили по угрожающе потрескивающим доскам тротуара.
Все так же, на расстоянии десятка шагов друг от друга, миновали ярко
освещенный подъезд полиции. За ним стало еще темнее, чем прежде. Однако
даже в этой темноте дом перед которым остановился прачка, казался черным.
Длинный, угрюмый, без единого огонька в окнах. Тем не менее прачка
уверенно толкнул невидимую Ласкину дверь.
- Подождешь меня здесь, - повелительно обронил он.
Ласкин поежился от фамильярного "ты", на которое перешел китаец. Он
прислонился к кирпичной стене дома, стараясь слиться с ее чернотой. Даже
сквозь пиджак шершавость кирпичей показалась такой нечистой, что Ласкин
брезгливо отстранился и стал прохаживаться вдоль дома. Сделав несколько
шагов, он почувствовал под ногою нечто мягкое. Хотел отбросить, но не
сумел. Нагнувшись, Ласкин в испуге отпрянул: он отчетливо нащупал
человеческую голову - холодный затылок, покрытый жесткой порослью волос...
Первым побуждением Ласкина, когда он очнулся, было бежать. Немедленно
бежать, чтобы не попасть в свидетели какого-то темного дела,
совершившегося тут. Но бежать - значило потерять проводника-прачку. А
потерять его - значило не найти господина Ляо.
Ласкин стоял в растерянности. Наконец заставил себя снова нагнуться. В
коротком мерцании спички он рассмотрел труп: китаец был скрючен.