"Бернард Шоу. Тайна костюмерной" - читать интересную книгу автора

сопровождал бы принца, выводил бы мораль и украшал бы повествование
(извините этот анахронизм - если не ошибаюсь, слова доктора Джонсона,
единственного человека, написавшего обо мне что-то дельное). Я назвал это
чудо Пойнсом. И поверите ли, едва я как следует вошел в пьесу, какой-то
паршивенький третьестепенный персонаж, которого я предназначал в трусливые
грабители - он должен был появиться в двух-трех сценах, ограбить купцов с
тем, чтобы его потом ограбили принц и Пойнс, - вдруг обернулся
великолепным воплощением Силена, изумительной комической ролью. Он убил
Пойнса, он убил весь замысел пьесы. Я наслаждался им, упивался им, создал
восхитительную шайку мошенников, чтобы ему было с кем общаться и на чьем
фоне сиять. Как я был уверен, что уж он-то не обратится против меня! Но я
забыл про свою совесть. Однажды вечером, проходя по Истчипу с молодым
другом (юношей, вся жизнь которого была еще впереди), я увидел обрюзглого
толстяка, пьяного, похотливо щурящегося на женщину, которая была далеко не
так молода, как должна была бы быть. И совесть принялась нашептывать мне
на ухо: "Вильям, по-твоему, это смешно?" Я начал читать мораль моему
молодому другу и не остановился, пока он не сбежал, сославшись на
неотложное дело. А я пошел домой и испортил конец моей пьесы. Ничего
хорошего я сделать не смог. У меня все пошло вкривь и вкось. Но я должен
был обречь этого старика на жалкую смерть, и я должен был повесить его
гнусных прихвостней, бросить их в сточные канавы и в больницы для
бедняков. Всегда следует сначала подумать, а потом уже браться за подобные
вещи. Кстати, не закроете ли вы дверь? У меня начинается насморк.
- Извините, - сказала дама. - Я не подумала. - И она побежала закрыть
дверь, прежде чем костюмер успел сделать это за нее.
Слишком поздно.
- Я сейчас чихну, - сказал бюст, - но, по-моему, у меня это не
получится.
Напрягая все силы, он чуть-чуть сморщил нос и завел глаза. Раздался
оглушительный взрыв. Мгновение спустя бюст лежал на полу, разлетевшись в
куски.
Больше он уже никогда не разговаривал.

1910