"Бернард Шоу. Тайна костюмерной" - читать интересную книгу автора

- Не более и не менее, - назидательно сказал бюст. - Вы считаете фарсом
пьесу, в которой разыгрываются нелепые потасовки, вызывающие хохот
зрителей. Это объясняется вашим невежеством. Я же называю фарсом пьесу,
которая строится не на естественных недоразумениях, а на высосанных из
пальца. Сделав Дездемону очень честной, очень порядочной женщиной, а
Отелло - поистине благородным мужчиной, я лишил его ревность хоть
сколько-нибудь здравых оснований. Чтобы придать этой ситуации
естественность, мне следовало либо превратить Дездемону в мерзавку, как я
и намеревался сделать вначале, либо Отелло - в коварного и ревнивого
эгоиста вроде Леонта в "Зимней сказке". Но я не мог принизить Отелло таким
способом, а потому, как дурак, принизил его другим способом, заставив
поверить в фарсовую путаницу с платком - в обман, который нигде, кроме
подмостков, не продержался бы и пяти минут. Вот почему эта пьеса - не для
зрителей, склонных к размышлениям. Ведь она вся сводится к нелепым козням
и убийству. Приношу свои извинения. Впрочем, пусть-ка кто-нибудь из вас,
нынешних, попробует написать что-нибудь хоть наполовину такое хорошее!
- Я всегда говорил, что актрисам на амплуа героинь следовало бы играть
Эмилию, - заявил костюмер.
- Но меня-то вы оставили таким, каким задумали! - умоляюще сказал Яго.
- А вот и нет, - ответил Шекспир. - Я начал вас с твердым намерением
нарисовать самый отвратительный из всех известных мне характеров -
человека, который выглядит откровенным и добродушным, покладистым и
заурядным, удовлетворенным ролью прихлебателя при людях более крупных, но
наделен гнуснейшей грубостью души и тупым эгоизмом, мешающим человеку
понять, к каким последствиям могут привести затеянные им подленькие
интриги; впрочем, и поняв, он продолжает их, если они сулят ему хотя бы
самую малую выгоду. Этот негодяй внушал мне презрение и отвращение, а
кроме того - что еще хуже, - так мне прискучил, что ко второму акту я не
выдержал. Он говорил в полном соответствии со своей натурой и правдой
жизни, и это было до того грубо и тошнотворно, что у меня не хватило духу
и дальше грязнить мою пьесу его репликами. И против моей воли он заговорил
умно и находчиво. На этом все и кончилось. Как прежде с Ричардом Третьим.
Я превратил его в остроумного весельчака. Более того: я наделил его моим
собственным Божественным презрением к человеческим глупостям и безумству и
к самому себе, тогда как ему полагалось томиться дьявольской завистью к
Божественному началу в человеке. Это со мной постоянно случалось.
Некоторым пьесам подобные изменения шли только на пользу, но "Отелло" они
погубили. По-настоящему чувствительным зрителям нет никакого удовольствия
смотреть на то, как женщину душат из-за нелепой ошибки. Конечно, есть
люди, которые побегут куда угодно, лишь бы увидеть, как будут душить
женщину, - все равно, по ошибке или не по ошибке. Но подобные подонки рода
человеческого меня не интересуют, хотя их деньги ни чем не хуже любых
других.
Бюст, чья словоохотливость начинала приводить занятого костюмера в
настоящий ужас, намеревался еще что-то добавить, но тут дверь распахнулась
и в комнату ворвалась леди Макбет. Она приходилась Яго супругой, а потому
костюмер не счел нужным напоминать ей, что это - мужская примерочная. К
тому же она была весьма знатной дамой и внушала ему такой трепет, что он
даже не решился закрыть за ней дверь, опасаясь, как бы в таком действии не
было усмотрено порицание ее поступка.