"Бернард Шоу. Карьера одного борца" - читать интересную книгу автора

подражало манере приказчиков больших универсальных магазинов, призывающих
заведующего кассой. Наконец, поднялся много раз повторяемый протяжный
крик: "Ма-а-ма-а!" - очевидно, в объяснение приглашения Байрона в залу.
Доктор смутился. Госпожа Байрон улыбнулась. Вдруг затворившаяся дверь
внизу заглушила доносившиеся крики, и на лестнице послышались шаги.
- Войдите сюда, - сказал доктор, чтобы ободрить мальчика.
Кэшель Байрон вошел в комнату; он, краснея, с нерешительным видом
направился к матери и поцеловал ее, Как всякий мальчик его лет, он не умел
еще целовать и лишь неловко ткнул в щеку матери своими сжатыми губами.
Сознавая свои провинности, он сейчас же отошел в сторону, где задался
целью спрятать не совсем чистые руки в складках своей куртки. Он был
высокого роста, с сильными плечами и шеей; его короткие, каштановые волосы
мелкими завитками плотно прилегали к голове. Голубые глаза и все лицо
выражали мальчишеское добродушие, которое, однако, не давало уверенности в
его добром нраве.
- Здравствуй, Кэшель! Как поживаешь? - с почти царственной
покровительностью проговорила, наконец, госпожа Байрон после безмолвного
взгляда, показавшегося мальчику невыносимо долгим.
- Спасибо, мама, очень хорошо, - ответил он, стараясь не глядеть на
мать.
- Садитесь, Байрон, - сказал доктор.
Кэшель вдруг забыл, как это делается, и беспомощно перебегал глазами от
одного стула к другому. Доктор извинился и покинул залу, к большому
облегчению своего воспитанника.
- Ты очень вырос, Кэшель; но я огорчена, что ты стал так неловок.
Кэшель вновь покраснел и смутился.
- Не знаю, как мне быть с тобой, - продолжала госпожа Байрон. - Монкриф
говорил мне, что ты очень ленив и дурно ведешь себя.
- Вовсе нет, - хмуро ответил Кэшель. - Это не...
- Пожалуйста, не отвечай мне таким образом, - строго перебила его
госпожа Байрон. - Я уверена, что все, сказанное мне доктором Монкрифом,
совершенная правда.
- Он всегда худо говорит обо мне, - жалобно проговорил Кэшель. - Я не
могу учить латынь и греческий; я не понимаю, что в них хорошего. Я учусь
так же прилежно, как все остальные. А мое поведение он бранит лишь потому,
что один раз я гулял с Джулли Молесвортом, и мы увидели толпу за деревней;
а когда подошли, оказалось, что это дерутся два человека. Ведь это же не
наша вина, что они там дрались.
- Да, я не сомневаюсь, что ты можешь привести еще с полсотни таких же
оправданий, Кэшель. Но я не желаю никаких драк, и ты должен действительно
лучше учиться. Думал ли ты когда-нибудь о том, сколько я должна работать,
чтобы платить за тебя доктору Монкрифу сто двадцать фунтов в год?
- Я учусь и работаю как могу. Старый Монкриф думает, что с самого утра
и до вечера мы должны только и делать, что переписывать латинские стихи.
Татэм, которого доктор считает таким гением, сдирает все свои письменные
работы с подстрочников. Если бы у меня были подстрочники, я бы также
хорошо, даже лучше, сумел бы списывать с них.
- Ты страшно ленив, Кэшель, я это прекрасно знаю. Слишком досадно
выбрасывать столько денег каждый год без всякой пользы. Притом тебе вскоре
придется подумать о выборе профессии.