"Бернард Шоу. Человек и сверхчеловек (Комедия с философией)" - читать интересную книгу автора

во всяком случае, становится все более очевидно, что по замыслу природы
главенствующее положение тут занимает женщина. Что касается того, чтобы
оттаскать Нонконформистскую Совесть за бороду, как Дон Жуан дергал за бороду
статую Командора в обители Св. Франциска, то это теперь совершенно
невозможно: осмотрительность или воспитание остановят героя, будь он даже
последний идиот. К тому же за бороду теперь скорее оттаскали бы Дон Жуана.
Вопреки опасениям Сганареля, он не только не впал в лицемерие, но неожиданно
извлек некую мораль из своей безнравственности. И чем яснее он сознает эту
новую точку зрения, тем лучше понимает свою ответственность. Прежде к своим
остротам он относился так же серьезно, как я отношусь к иным остротам
господина У. С. Гилберта. Скептицизм Дон Жуана, который и раньше был
невыносим, теперь так окреп, что Дон Жуан уже не может самоутверждаться при
помощи остроумного нигилизма: дабы не превратиться в полное ничтожество, ему
приходится добиваться признания позитивным путем. Одержанные им тысяча три
любовные победы сперва превратились в две недопеченные интрижки, связанные с
долгими дрязгами и унижениями, а затем были и вовсе отброшены как
недостойные его философского достоинства и компрометирующие его недавно
признанное положение основателя школы. Он уже не притворяется, что читает
Овидия, а действительно читает Шопенгауэра и Ницше, изучает Вестермарка и
беспокоится теперь не за свободу своих инстинктов, а за будущее
человечества. Так бесшабашное беспутство Дон Жуана вслед за его мечом и
мандолиной отправилось в лавку старьевщика - отошло в разряд анахронизмов и
суеверий. В нем теперь больше от Гамлета, нежели от Дон Жуана; пусть
строчки, вложенные в уста актера с целью указать партеру, что Гамлет -
философ, по большей части представляют собой всего лишь благозвучные
банальности и, будучи лишены словесной музыки, скорее подошли бы Пекснифу,
все же стоит только отделить подлинного героя (косноязычного тугодума,
которого иногда осеняет вдохновение) от исполнителя (которому любой ценой
приходится говорить на протяжении пяти актов пьесы),стоит только произвести
то, что всегда приходится производить с шекспировскими трагедиями, то есть
из ткани подлинного шекспировского текста удалить заимствования (нелепые
события и сцены насилия), и мы получим настоящего, страстного противника
богов, с таким же отношением к женщине, до какого теперь довели Дон Жуана. С
этой точки зрения Гамлет - это усовершенствованный Дон Жуан, которого
Шекспир выдает за порядочного человека, как беднягу Макбета он выдает за
убийцу. Сегодня уже нет необходимости подтасовывать героев (по крайней мере
на нашем с Вами уровне), ибо теперь понятно, что донжуанство как явление
куда сложнее казановизма. Сам Дон Жуан в своем старании продемонстрировать
эту разницу дошел почти до аскетизма, и потому моя попытка осовременить его,
превратив в современного англичанина и пустив в современное английское
общество, породила персонаж, внешне весьма мало напоминающий героя Моцарта.
И все же у меня не хватает духу разочаровать Вас и совсем не показать
Вам моцартовского dissoluto punito [Наказанного распутника (итал.)] и его
противника - статую. Чувствую уверенность, что Вы хотели бы узнать больше об
этой статуе, порасспросить ее, когда она, так сказать, сменится с караула.
Чтобы доставить Вам это удовольствие, я прибегнул к трюку, известному
антрепренерам бродячих трупп, которые объявляют пантомиму "Синбад-Мореход"
при помощи пачки купленных по случаю афиш для "Али Бабы": во время
представления надо среди алмазных россыпей расставить кувшины из-под масла,
и обещание, данное публике в афишах, будет исполнено. Этот несложный прием я