"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга четвертая (ПСС том 5)" - читать интересную книгу автора

Григорий.
Конь вертелся под ним, становился вдыбки, никак не хотел идти вперед. С
трудом направив его, Григорий поскакал к бегущим впереди. На скаку он
мельком видел остановившегося возле куста, молчаливо улыбавшегося Степана
Астахова; видел, как Аникушка, приседая от смеха и сложив ладони рупором,
пронзительным, бабьим голосом визжал:
- Братцы! Спасайся, кто может! Красные!.. Ату их!.. Бери!..
Григорий нагонял еще одного хуторянина, одетого в ватную куртку,
бежавшего неутомимо и резво. Сутуловатая фигура его была странно знакома, но
распознавать было некогда, и Григорий еще издали заорал:
- Стой, сукин сын!.. Стой, зарублю!..
И вдруг человек в ватной куртке замедлил бег, остановился, и, когда
стал поворачиваться, - характерным, знакомым с детства жестом выказывая
высшую степень возбуждения, - пораженный Григорий, еще не видя обличья,
узнал отца.
Щеки Пантелея Прокофьевича передергивали судороги.
- Это родной отец-то - сукин сын? Это отца грозишь срубить? -
срывающимся фальцетом закричал он.
Глаза его дымились такой знакомой неуемной свирепостью, что возмущение
Григория разом остыло, и он, с силой придержав коня, крикнул:
- Не угадал в спину! Чего орешь, батя?
- Как так не угадал? Отца и не угадал?!
Столь нелепо и неуместно было проявление этой стариковской обидчивости,
что Григорий, уже смеясь, поровнялся с отцом, примиряюще сказал:
- Батя, не серчай! На тебе сюртук какой-то неизвестный мне, окромя
этого ты летел, как призовая лошадь, и даже хромота твоя куда делась! Как
тебя угадать-то?
И опять, как бывало это раньше, всегда, в домашнем быту, Пантелей
Прокофьевич утих и, все еще прерывисто дыша, но посмирнев, согласился:
- Сюртук на мне, верно говоришь, новый, выменял на шубу - шубу таскать
тяжело, - а хромать... Когда ж тут хромать? Тут, братец ты мой, уж не до
хромоты!.. Смерть в глазах, а ты про ногу гутаришь...
- Ну, до смерти ишо далеко. Поворачивай, батя! Патроны-то не раскидал?
- Куда ж поворачивать? - возмутился старик.
Но тут уж Григорий повысил голос; отчеканивая каждое слово,
скомандовал:
- Приказываю вернуться! За ослушание командира в боевой обстановке,
знаешь, что по уставу полагается?
Сказанное возымело действие: Пантелей Прокофьевич поправил на спине
винтовку, неохотно побрел назад. Поровнявшись с одним из стариков, еще
медленнее шагавшим обратно, со вздохом сказал:
- Вот они какие пошли, сынки-то! Нет того, чтобы уважить родителю или,
к примеру говоря, ослобонить от бою, а он его же норовит... в это самое
направить... да-а-а... Нет, покойничек Петро, царство ему небесное, куда
лучше был! Ровная у него душа была, а этот сумарок, Гришка-то, хотя он и
командир дивизии, заслуженный, так и далее, а не такой. Весь на кочках, и ни
одну нельзя тронуть. Этот при моей старости на печку не иначе как шилом
будет подсаживать!
Татарцев образумили без особого труда...
Спустя немного Григорий собрал всю сотню, увел ее под прикрытие; не