"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга третья (ПСС том 4)" - читать интересную книгу автора

у нее были сухи, жестки, пахли луком и незахватанным запахом свежести. На ее
тонкой и смуглой руке Григорий прозоревал до рассвета. Она с силой всю ночь
прижимала его к себе, ненасытно ласкала и со смешками, с шутками в кровь
искусала ему губы и оставила на шее, груди и плечах лиловые пятна
поцелуев-укусов и крохотные следы своих мелких зверушечьих зубов. После
третьих кочетов Григорий собрался было перекочевать в горницу, но она его
удержала.
- Пусти, любушка, пусти, моя ягодка! - упрашивал Григорий, улыбаясь в
черный поникший ус, мягко пытаясь освободиться.
- Полежи ишо чудок... Полежи!
- Да ить увидют! Гля, скоро рассвенет!
- Ну, и нехай!
- А отец?
- Батяня знает.
- Как знает? - Григорий удивленно подрожал бровью.
- А так...
- Вот так голос! Откель же он знает?
- Он, видишь... он вчерась мне сказал: дескать, ежели будет офицер
приставать, переспи с ним, примолви его, а то за Гераську коней заберут либо
ишо чего... Муж-то, Герасим мой, с красными...
- Во-о-он как! - Григорий насмешливо улыбнулся, но в душе был обижен.
Неприятное чувство рассеяла она же. Любовно касаясь мышц на руке
Григория, она вздрогнула: - Мой-то разлюбезный не такой, как ты...
- А какой же он? - заинтересовался Григорий, потрезвелыми глазами глядя
на бледнеющую вершину неба.
- Никудышный... квелый... - она доверчиво потянулась к Григорию, в
голосе ее зазвучали сухие слезы. - Я с ним безо всякой сладости жила...
Негож он по бабьему делу...
Чужая, детски-наивная душа открывалась перед Григорием просто, как
открывается, впитывая росу, цветок. Это пьянило, будило легкую жалость.
Григорий, жалея, ласково гладил растрепанные волосы своей случайной подруги,
закрывал усталые глаза.
Сквозь камышовую крышу навеса сочился гаснущий свет месяца. Сорвалась и
стремительно скатилась к горизонту падучая звезда, оставив на пепельном небе
фосфорический стынущий след. В пруду закрякала матерка, с любовной сипотцой
отозвался селезень.
Григорий ушел в горницу, легко неся опорожненное, налитое сладостным
звоном устали тело. Он уснул, ощущая на губах солонцеватый запах ее губ,
бережно храня в памяти охочее на ласку тело казачки и запах его - сложный
запах чеборцового меда, пота и тепла.
Через два часа его разбудили казаки. Прохор Зыков оседлал ему коня,
вывел за ворота. Григорий попрощался с хозяином, твердо выдержав его
задымленный враждебностью взгляд, - кивнул головой проходившей в курень
хозяйской дочери. Она наклонила голову, тепля в углах тонких, неярко
окрашенных губ улыбку и невнятную горечь сожаления.
По проулку ехал Григорий оглядываясь. Проулок полудугой огибал двор,
где он ночевал, и он видел, как пригретая им казачка смотрела через плетни
ему вслед, поворачивая голову, щитком выставив над глазами узкую загорелую
ладонь. Григорий с неожиданно ворохнувшейся тоской оглядывался, пытался
представить себе выражение ее лица, всю ее - и не мог. Он видел только, что