"Михаил Александрович Шолохов. Наука ненависти (Рассказ про войну)" - читать интересную книгу автора

убивайте, сволочи! Убивайте, а то сейчас упаду". Один из них ударил меня
прикладом по шее, я упал, но тотчас снова встал. Они засмеялись, и один из
них махнул рукой - иди, мол, вперед. Я пошел. Все лицо у меня было в
засохшей крови, из раны на голове все еще бежала кровь, очень теплая и
липкая, плечо болело, и я не мог поднять правую руку. Помню, что мне очень
хотелось лечь и никуда не идти, но я все же шел...
Нет, я вовсе не хотел умирать и тем более - оставаться в плену. С
великим трудом преодолевая головокружение и тошноту, я шел, - значит, я
был жив и мог еще действовать. Ох, как меня томила жажда! Во рту у меня
спеклось, и все время, пока мои ноги шли, перед глазами колыхалась
какая-то черная штора. Я был почти без сознания, но шел и думал: "Как
только напьюсь и чуточку отдохну - убегу!"
На опушке рощи нас всех, попавших в плен, собрали и построили. Все
это были бойцы соседней части. Из нашего полка я угадал только двух
красноармейцев третьей роты. Большинство пленных было ранено. Немецкий
лейтенант на плохом русском языке спросил, есть ли среди нас комиссары и
командиры. Все молчали. Тогда он еще раз спросил: "Комиссары и офицеры
идут два шага вперед". Никто из строя не вышел.
Лейтенант медленно прошел перед строем и отобрал человек шестнадцать,
по виду похожих на евреев. У каждого он спрашивал: "Юде?" - и, не
дожидаясь ответа, приказывал выходить из строя. Среди отобранных им были и
евреи, и армяне, и просто русские, но смуглые лицом и черноволосые. Всех
их отвели немного в сторону и расстреляли на наших глазах из автоматов.
Потом нас наспех обыскали и отобрали бумажники и все, что было из личных
вещей. Я никогда не носил партбилета в бумажнике, боялся потерять; он был
у меня во внутреннем кармане брюк, и его при обыске не нашли. Все же
человек - удивительное создание: я твердо знал, что жизнь моя - на
волоске, что если меня не убьют при попытке к бегству, то все равно убьют
по дороге, так как от сильной потери крови я едва ли мог бы идти наравне с
остальными, но когда обыск кончился и партбилет остался при мне, - я так
обрадовался, что даже про жажду забыл!
Нас построили в походную колонну и погнали на запад. По сторонам
дороги шел довольно сильный конвой и ехало человек десять немецких
мотоциклистов. Гнали нас быстрым шагом, и силы мои приходили к концу. Два
раза я падал, вставал и шел потому, что знал, что, если пролежу лишнюю
минуту и колонна пройдет, - меня пристрелят там же, на дороге. Так
произошло с шедшим впереди меня сержантом. Он был ранен в ногу и с трудом
шел, стоная, иногда даже вскрикивая от боли. Прошли с километр, и тут он
громко сказал:
- Нет, не могу. Прощайте, товарищи! - и сел среди дороги.
Его пытались на ходу поднять, поставить на ноги, но он снова
опускался на землю. Как во сне, помню его очень бледное молодое лицо,
нахмуренные брови и мокрые от слез глаза... Колонна прошла. Он остался
позади. Я оглянулся и увидел, как мотоциклист подъехал к нему вплотную, не
слезая с седла, вынул из кобуры пистолет, приставил к уху сержанта и
выстрелил. Пока дошли до речки, фашисты пристрелили еще нескольких
отстававших красноармейцев.
И вот уже вижу речку, разрушенный мост и грузовую машину, застрявшую
сбоку переезда, и тут падаю вниз лицом. Потерял ли я сознание? Нет, не
потерял. Я лежал, протянувшись во весь рост, во рту у меня было полно