"Михаил Шолохов. Обида" - читать интересную книгу автора

холстинных, измазанных косилочной мазью штанах и в рабочей соломенной шляпе.
Степан поравнялся с ним.
- Здорово живете.
Рука с кнутом нехотя поднялась до широких полей соломенной шляпы.
- Не припало вам видеть быков...- начал Степан и осекся. Кровь загудела
в висках, выбелив щеки, схлынула к сердцу: из-под соломенной шляпы -
знакомое до жути лицо. То лицо, что белым полымем светилось в темноте
бессонных ночей, неотступно маячило перед глазами... Из-под тенистых полей
шляпы, не угадывая, равнодушно глядели на него усталые глаза, редкие,
запаленные усы висели над полуоткрытыми губами, в желтом ряду обкуренных
зубов чернела щербатина.
- Аааа... довелось свидеться!..
Под шляпой резко побелел сначала загорелый лоб, бледность медленно
сползла на щеки, дошла до подбородка и рябью покрыла губы.
- Угадал?
- Шо вам... Шо вам надо?.. Зроду и не бачил!
- Нет?.. А зимой хлеб?.. Кто?..
- Нет... Не было... Обознались, мабуть...
Степан легко выдернул торчавшие в возу вилы-тройчатки и коротко
перехватил держак. Тавричанин неожиданно сел у ног остановившейся потной
лошади, в пыль положил ладони и глянул на Степана снизу вверх.
- Жинка померла у мене... Хлопчик вон остался...- ужасающе беспечным
голосом сказал он, указывая на воз прыгающим пальцем.
- За что обидел? - весь дрожа, хрипел Степан.
Тавричанин тупо оглядел холстинные свои штаны и качнулся.
- Дидо, возьмить коняку... Нужда была... А? Возьмить коняку мово.
Христа ради! Промеж нас будеть... Помиримось...- часто заговорил он,
косноязыча и разгребая руками дорожную пыль.
- Обидел!.. Мертвая земля лежит!.. А?.. Голод приняли!.. Пухли от
травы!.. А?-выкрикивал Степан, подступая все ближе.
- Похоронил жинку... в бабьей хворости была... Вот хлопчик... Третий
год с пасхи... Прости, дидо!.. Сойдемся миром... Отдам хлеб...- в смертной
тоске мотал тавричанин головою и уже несвязное болтал мертвенно деревеневший
язык, застывая в судороге животного ужаса...
- Молись богу!..-выдохнул Степан и перекрестился.
- Постой! Погоди... Богом прошу!.. А хлопец?
- Возьму к себе... Не об нем душой болей!..
- Сено не свозил... Ох! Хозяйство сгибнеть... Та как же...
Степан занес вилы, на коротенький миг задержал их над головой и,
чувствуя нарастающий гул в ушах, со стоном воткнул их в мягкое, забившееся
на зубьях дрожью...
На пожелтевшее, строгое, прижатое к земле лицо кинул клок сена, потом
взлез на воз и взял на руки зарывшегося в сено мальчонка.
Пошел от воза петлястыми, пьяными шагами, направляясь к тлевшим на
сугорье огням слободы. Прижимая к груди выгибавшегося в судороге мальчонка,
шептал, сжимая клацающие зубы:
- Молчи, сынок! Цыц!.. Ну... молчи, а то бирюк возьмет. Молчи!..
А тот, закатывая глаза, рвался из рук, визжал в залитую голубыми
сумерками, нерушимо спокойную степь:
- Тато... Та-то!.. Т-а-ато!..