"Михаил Шолохов. Чужая кровь" - читать интересную книгу авторабоях заслуживал урядницкие погоны, а в станице дед Гаврила на москалей, на
красных вынашивал, кохал, нянчил - как Петра, белоголового сынишку, когда-то - ненависть стариковскую, глухую. Назло им носил шаровары с лампасами, с красной казачьей волей, черными нитками простроченной вдоль суконных с напуском шаровар. Чекмень надевал с гвардейским оранжевым позументом, со следами ношенных когда-то вахмистерских погон. Вешал на грудь медали и кресты, полученные за то, что служил монарху верой и правдой; шел по воскресеньям в церковь, распахнув полы полушубка, чтоб все видали. Председатель Совета станицы при встрече как-то сказал: - Сыми, дед, висюльки! Теперь не полагается. Порохом пыхнул дед: - А ты мне их вешал, что сымать-то велишь? - Кто вешал, давно небось в земле червей продовольствует. - И пущай!.. А я вот не сыму! Рази с мертвого сдерешь? - Сказанул тоже... Тебя же жалеючи, советую, по мне, хоть спи с ними, да ить собаки... собаки-то штаны тебе облагают! Они, сердешные, отвыкли от такого виду, не признают свово... Была обида горькая, как полынь в цвету. Ордена снял, но обида росла в душе, лопушилась, со злобой родниться начала. Пропал сын - некому стало наживать. Рушились сараи, ломала скотина базы, гнили стропила раскрытого бурей катуха. В конюшне, в пустых станках, по-своему захозяйствовали мыши, под навесом ржавела косилка. Лошадей брали перед уходом казаки, остатки добирали красные, а последнюю, лохмоногую и ушастую, брошенную красноармейцами в обмен, осенью - Пущай уж наше переходит! - подмигивал махновский пулеметчик.- Богатей, дед, нашим добром!.. Прахом дымилось все нажитое десятками лет. Руки падали в работе; но весною,- когда холостеющая степь ложилась под ногами, покорная и истомная, манила деда земля, звала по ночам властным, неслышным зовом. Не мог противиться, запрягал быков в плуг, ехал, полосовал степь сталью, обсеменял ненасытную черноземную утробу ядреной пшеницей-гиркой. Приходили казаки от моря и из-за моря, но никто из них не видал Петра. В разных полках с ним служили, в разных краях бывали,- мала ли Россия? - а однополчане-станичники Петра полком легли в бою со Жлобинским отрядом на Кубани где-то. Со старухой о сыне почти не говорил Гаврила. Ночами слышал, как в подушку точила она слезы, носом чмыкала. - Ты чего, старая? - спросит кряхтя. Помолчит та немного, откликнется: - Должно, угар у нас... голова что-то прибаливает. Не показывал виду, что догадывается, советовал: - А ты бы рассольцу из-под огурцов. Сем-ка, я слазю в погреб, достану? - Спи уж. Пройдет и так!.. И снова тишина расплеталась в хате незримой кружевной паутиной. В оконце месяц нагло засматривал, на чужое горе, на материнскую тоску любуясь. Но все же ждали и надеялись, что придет сын. Овчины отдал Гаврила выделать, старухе говорит: - Мы с тобой перебьемся и так, а Петро придет, что будет носить? Зима |
|
|